Время тигра - [43]

– Отче, помилуй их, – сказал Нэбби Адамс, – ибо не ведают, что творят. – Собака подошла лизнуть ему руку, потом, издавая запах старых консервированных персиков, попыталась залезть на колени. Выпили пресного водянистого бутылочного пива, Нэбби Адамс почуял намек на изжогу.

– Вот, черт возьми, и расплата, – сказал он с неожиданной страстью. Думал об Индии и позабыл, идет ли когда-нибудь в Индии дождь.

Краббе взглянул на табличку «Плевать запрещено», висевшую на стене, голова у него закружилась от абсурдности запрещенья плевать на четырех языках, твердивших одно и то же на одной и той же табличке. Худенькая китаянка-купальщица манила с календаря. Из-за нее, из плывущей открытой кухни, доносились звуки страдальческого кашля.

– Наливайте для ровного счета, – сказал Нэбби Адамс, – пускай хоть с ведерко.

Радостный бешеный дождь вновь кинжалами пронзал дорогу, грандиозно барабанил по жестяной крыше, весело булькал, захлебывался в сточных канавах.

– Иногда, – сказала Фенелла, – хочется умереть.

Алладад-хан произнес речь. Надо поторапливаться. Нэбби Адамс почувствовал укол зубной боли.

– Хотите сначала чего-нибудь съесть? – спросил Краббе.

Посмотрели на тарелки, соблазнительно расставленные на столе перед ними, накрытые туманными пластмассовыми крышками. Были там какие-то пирожные тошнотворного розового цвета, красное желе в формочках, бледные круглые комья пышек с холодной козьей печенкой внутри. Все молча чистили крошечные бананы, принимая их, словно лекарство. Нэбби Адамс чувствовал дальнейшие уколы в зубе и в двенадцатиперстной кишке.

Дождь бросился на них стаей больших мокрых собак, когда шли к машине-островку. Надо поторапливаться. Дождь стал их миром; они изумленно глядели в окна своего танка, мчавшегося сквозь потоки, на тонущие джунгли, лачуги, плавающие рисовые поля. Дорога им одним принадлежала. Ни одного другого транспортного средства не было видно, пока они плюхали в Джилу. Может, проехали указатель? Может, живым и вновь восставшим мертвым велено сообщить в некий огромный город замерших фабрик и остановленных автомобилей, которыми больше не будут пользоваться, что здесь, в зените, в дождь Последнего Дня, стоит Он во славе Своей, фланкированный трубящими серафимами. А они вместе с тем самым квакающим неразумным тукаем все это пропустили, попивая без удовольствия пиво, вчетвером, за много миль от всякой жизни, в конце жизни. Они везли свою вину в багажнике, как запасное колесо.

Чудесным образом в середине дня обнаружили, что выскочили из дождевого пояса. До Джилы было еще двадцать миль. Небо стало почище, дороги посуше, обнаружились живые люди, шли по деревушкам, ехали на велосипедах, время от времени даже в автомобилях. К счастью, открыли окна. Но надо было поторапливаться.

– Уже подъезжаем, – сказал Нэбби Адамс. – Нам в своем роде просто чертовски везет. В дождь террористы не сильно высовываются. Хорошо бы, вот тут был бы дождь, а не там. – Позади почти слышался по-прежнему яростный небесный потоп.

Фенелла чувствовала тошноту. Не испуг, одну тошноту. Тошноту от поездки в машине, тошноту от небольшой лихорадки. Но нельзя просить останавливаться, только не сейчас. Хотя в ответ на долгую речь Нэбби Адамса на урду Алладад-хан остановился…

– Пускай оружие держит, – пояснил Нэбби Адамс. – Я поведу на этом участке.

Может быть, попросить чуточку обождать, пока она выскочит на обочину дороги… Но подумают, будто она испугалась.

– Тут на самом деле останавливаться не надо, – сказал Нэбби Адамс. – На прошлой неделе засаду устроили. Раньше надо было пересесть. Он должен был мне напомнить. У него оружие есть. Пусть воспользуется, если придется.

Фенеллу тошнило сильнее. Теперь въезжали в обширные плотные джунгли, дорога вилась через них широкими кривыми, почти повторяясь. Быстро ехать невозможно. Когда Нэбби Адамс осторожно поворачивал руль, собаку его осенило, что ее место с ним, впереди. Она вырвалась, вывернулась из рук Алладад-хана и Краббе, неуклюже перевалилась, легла у ног хозяина на тормоза, на рычаг передач. Нэбби Адамс взорвался и в потоке яростных речей едва не загнал машину в широкие дебри джунглей с выжженной солнцем растительностью. Собака пыталась забраться к нему на колени. Прогнать ее стоило немалых трудов. Фенелла прижала к себе дрожавшее задыхавшееся собачье тело, сполна надышавшись больными ноздрями собачьего запаха. Нэбби Адамс ехал медленно.

– Вот это место плохое, – сообщил он. – Никогда не угадать, где они окажутся. Иногда свалят поперек дороги чертовски огромный ствол дерева. Сразу знаешь, чего получишь. Прекрати, – сказал он собаке, страдальчески тянувшейся лизнуть его в нос.

Еще миля. И еще. Джунгли жутко молчали. Дорога лениво бежала между глубокими постелями из лиан, набитыми бездыханной, грязной, потной, не знающей солнца зеленью. Верхушек деревьев не было видно. Небо залавливали изогнутые руки, пальцы растений-паразитов, душивших и сосавших своих хозяев поднебесной высоты. Не слышалось звуков. Лишь змея впереди червем скользнула через дорогу и поплыла, как рыба, по зеленому морю на полу джунглей. Еще миля. И еще. Алладад-хан с оружием наготове вдруг увидел самого себя, Алладад-хана, в фильме, с оружием наготове. Ха! Она кажется такой далекой, со своим вопящим молочным отродьем. Приключение. Он слышал саундтрек с атмосферической музыкой.