Время страстей - [18]

– Разве ты не видишь? Я не хочу привязываться к тебе. Я не хочу желать тебя вот так!

В его голосе она слышала страсть, глухую, тревожную. В его голосе была также и горечь, жгучая и болезненная. Он продолжал гладить ее руки, целовать ее, и это распаляло его. Каждое его прикосновение обжигало Кристин. Его руки были то нежными, то требовательными, то снова ласковыми и кроткими.

– Я не хочу желать тебя, – бормотал он, – но, Боже правый, я хочу тебя…

Затем он поцеловал ее, и все доводы разума испарились. Не о чем было говорить, поздно было рассуждать. Кристин прижалась к нему, позабыв обо всем на свете.

Казалось, все чувства нахлынули на нее разом. Голод… его рот был ненасытен, и он готов был поглотить ее всю. Его губы мяли, терзали ее губы, его язык, казалось, погружался в самые глубины ее существа, лаская, мучая, еще больше возбуждая ее.

Руки Коула скользили по ее телу, страстные и дерзкие. И в то же время его ласки были нежными, даже трепетными, но вдруг он с силой прижался к ней, будто желая на веки соединиться с ней.

Кристин не заметила, когда страх и дрожь прекратились, и началось что-то совсем иное. Она даже не заметила, когда успела снять тонкую ночную рубашку, не заметила, потому что его прикосновения были такими легкими, такими сладостными, стремительными. Может, это он ее снял? Она только видела, что Коул склонился к ее груди. Ласкал рукой ее грудь, целовал сосок, осторожно касался его зубами, сосал самый кончик его. Ласки Коула становились все требовательнее. Кристин готова была кричать. Никогда ни с кем она не была так близка, не знала, что способна испытывать подобные ощущения, что эти самые ощущения могут породить пальцы мужчины. Она вцепилась Коулу в плечи, едва сознавая, что делает ему больно. Сейчас ей казалось, что ее носит по волнам бушующего моря и Коул – ее спасательный круг.

А буря грозила перерасти в ураган. Губы Коула целовали ее шею, руки ласкали ее бедра, ягодицы. Движения его тела были быстрыми, и Кристин пыталась приноровиться к его ритму, но не могла. Она задыхалась, в изумлении ловя каждое новое ощущение. Он снова и снова ласкал ее. Его губы спускались от груди к животу. Его борода и усы безжалостно дразнили ее нежную кожу. Кристин почувствовала, как Коул коленом раздвигает ей ноги, и поняла, что наступает решающий момент, который изменит ее жизнь навсегда. Но даже тогда она не остановилась. Да и могла ли она бороться с ураганом?

И вдруг Коул замер. Его руки лежали по обе стороны от ее головы, он целовал ее с удивительной нежностью и шептал ей прямо в рот:.

– Ты чувствуешь голод?

Кристин не хотела отвечать. Все было настолько ново, настолько удивительно. Она лишь кивнула, но ему этого было мало.

– Кристин!

– Пожалуйста…

– Скажи мне.

– О Господи! – вскрикнула она, пытаясь выскользнуть из-под него. Но не смогла, Коул крепко держал ее. Она вскинула на него глаза, ее припухшие губы были полураскрыты, волосы золотой массой разметались на груди.

Коул улыбался, глядя на нее. Он положил руку на пульсирующую жилку на стройной шее, затем его рука скользнула ниже, коснулась груди, сделала круг на животе, опустилась еще ниже… Он гладил ее бедра и, не отрываясь, смотрел на нее. Внезапно Кристин почувствовала его руку внутри себя, двигающуюся в каком-то расслабляющем ритме.

Кристин снова вскрикнула и попыталась вывернуться из-под Коула, но он ее не отпускал. Он смотрел ей в глаза, следил, как поднимается и опускается ее грудь, как Кристин ловит губами воздух. Он прижался ртом к ее губам, целовал их, затем снова начал шептать:

– Да. Теперь ты… испытываешь голод.

Было ли это правдой? Было ли голодом то, что она ощущала? Ей казалось, она вся горит. Это скорее пожар… Она радовалась, что сейчас темно, что сейчас ночь и луна спряталась за тучу; она верила, что ее грех скроет эта ночь, все то, что она дает и что получает. Кристин все еще не могла понять, как такое случилось, что она лежит здесь с ним, и все же, вопреки здравому смыслу, она ни за что на свете не хотела, чтобы все было иначе. Она снова тихо вскрикнула и обвила руками его шею, уткнулась в его грудь. Непонятное чувство нарастало в ней, Кристин задыхалась, что-то бессвязно бормотала, прижимаясь к его груди и едва осознавая, что ее бедра двигаются в одном ритме с ним, что он не пере стает гладить и ласкать ее и эти ласки становятся все более волнующими и опасными.

Коул смутно чувствовал, что не должен быть здесь. Он должен был сказать ей сегодня утром, что не сможет остаться на ранчо, что ничто не заставит его помочь ей. Менее всего он хотел связываться с ней. У него есть свои обязательства, и ни смерть, ни дьявол не помешают ему выполнить их.

А тут эта девственница…

Это тоже последнее, что ему было нужно. Она ожесточилась, была вся изломанная. Война сделала ее такой, война, и смерть, и боль, и кровь. Но она оставалась невинной. Он подумал, что может заставить ее быть активнее, но он также подумал, что у него хватит выдержки не тронуть ее. Он был изнурен. Он был изнурен, а она заслуживала большего. Но он живой, вполне нормальный мужчина, и она возбудила в нем желание. Возможно, он знал, что это должно было случиться, а может быть, и не ожидал этого вообще, но теперь, когда это случилось, он уже не мог даже пытаться препятствовать этому. Она билась в золотых сетях желания и страсти, обволакивающих ее, как и ее золотые роскошные волосы, влажные от испарины, покрывающей их жаждущие освобождения тела. Кристин была изысканно красива, с тонкими чертами лица, высокими скулами, маленьким прямым носом и небесно-голубыми глазами, оттененными густыми ресницами. Сейчас он видел страсть в этих глазах, они сверкали от страсти. И ее рот… с полными податливыми губами, чувственный… Она была такой мягкой, сладкой, созданной для любви. Высокая упругая грудь, гибкая талия, округлые бедра. Он не собирался оставаться. Он и ехать-то сюда не собирался. Он не собирался прикасаться к ней…