Время собирать виноград - [200]
— Руководителя — именно так. С него большой спрос. Он как звезда в небе. Возможно, мы его разглядываем чересчур старательно, но вместе с тем и доброжелательно. Завтра ты увидишь, что произойдет…
Вроде бы ничего и не было. Но и я увидел. Матея разглядывали не «старательно», а зло и придирчиво. Как будто в его выступлении не было ни единого верного, справедливого замечания в адрес Колева. А вот Колеву сочувствовали. Его считали оскорбленным. Над ним, видите ли, учинили расправу. Для Колева наступил один из тех моментов, когда так сладостно ощущать себя гонимым. Никогда до этого его не любили так! И вот сейчас, стоило главврачу выступить против него, он вдруг стал всеобщим любимцем. И не просто любимцем, а человеком, которого любили тайно и скрытно.
В этот день я больше обычного бродил по коридорам. Обошел почти все кабинеты. Кое-где варили кофе. Выпил две-три чашки. Все были настроены против Матея. Раздражение, неприязнь. И испуг. Коли он начал… неизвестно, где остановится.
Я снова зашел к Недялкову. Мне хотелось схватить его за лацканы пиджака.
— Скажи мне! Где же правда? Вчера вечером я поверил тебе и свернул знамена. Ты прав: между матчем и собранием есть разница. Но что ты думаешь о сегодняшнем дне? О сегодняшнем. Колев стал «несчастненьким», а Матей — «и откуда он только взялся на нашу голову!»
— То, что происходит сегодня, — следствие вчерашнего, — заключил Недялков, и я пожалел, что не схватил его за грудки сразу же.
В последующие дни и недели я несколько поустал от всех этих передряг. В принципе людям они необходимы. Одни устают от распрей, других они тяготят, третьих будорожат, а деятельных делают еще более активными. С их помощью каждый достигает своей цели.
Я ушел в тень, и вот почему: поведение Линды мне показалось очень удобным. «О ужас!» — вопила она тоненьким голоском и прикрывала рукой ротик, а я, глядя на нее, говорил себе: у тебя ведь есть постоянный хахаль, и нечего изливать свои чувства в коридорах. Что ты мне доказываешь, продолжал я мысленно спорить с ней… мне-то известно, у тебя их двое, если не трое, и они тебя вызывают после обеда — с двух до четырех или с двух до трех, а иногда даже с двух до двух пятнадцати. Потому-то ты и охаешь так старательно; но поскольку, как мне кажется, в результате длительных споров люди становятся похожими друг на друга, мне не хочется более заниматься твоей персоной.
За стенами нашей поликлиники стояла чудесная осень. Однажды я ушел с работы раньше, как делают это многие, и решил пообедать в ресторане «Под липами». Столики располагались прямо под деревьями в тихом квартале, напротив Парка свободы. К моему удивлению, посетителей оказалось немного, время от времени на белую скатерть падал пожелтевший лист. Через стол от меня тихо, спокойно и совсем мирно спорили между собой несколько завсегдатаев. Они заказали себе по пятьдесят граммов рома и осторожно, чтобы не расплескать, поставили рюмки на скатерть. Спорили они о том, сколько гитлеровских танков ворвалось на территорию Советского Союза — три тысячи двести или больше. Асенчо, человек с лохматой головой, вначале хмуро молчавший, заговорил, и оказалось, что знает он больше других. Две танковые армии — одна под командованием Гудериана, а вторая — Хохта, а может, Нохта, точно он не помнит… И Асенчо, лохматый, неумытый, полусонный и не успевший протрезветь после вчерашнего, вглядывался в белоснежную скатерть, словно рассматривал военную карту; он словесно начертал со всеми мельчайшими подробностями главное направление удара этих армад. Послушав его, я поднялся и увидел Лену.
Я не мог ее не заметить. Не моя в том вина. Был чудесный осенний день, а вокруг — деревья и дома, окруженные палисадниками, и все это утопало в опавшей листве. Порой я позволяю себе такую роскошь — ступать по листьям; они шуршат под ногами, и мне кажется, что я погружаюсь в шелестящие волны; иногда мне слышится только их шум, а иногда я засматриваюсь на ярко-красный лист, прилипший к мокрой мостовой; и вся прелесть в том, что я не стесняюсь того, что делаю. Я не стараюсь взглянуть на себя со стороны и не задаю себе вопрос: банально это или нет… Машин почти не было. В пятидесяти шагах от себя, в белых «Жигулях», я заметил женскую фигуру. Пройдя еще немного, я убедился, что это машина Матея и в ней — Лена. Полулежа на сиденье, она повернула зеркало таким образом, чтобы можно было видеть противоположную сторону улицы. Видеть меня она не могла.
Я остановился. Нет, я, конечно, прошел бы мимо, потому что не испытывал ни малейшего желания стать участником почти криминальной истории. Но замереть на месте меня заставило неожиданное открытие — Лена кого-то выслеживала. Я невольно повернулся в ту сторону, куда она смотрела. Ее взгляд был устремлен на угловой дом, двухэтажный, с палисадником. Он ничем не отличался от соседних строений. В этом доме в мансарде жил Васил Ризов. Я бывал в этой мансарде. София — город большой, с миллионным населением, но иногда он, оказывается, и не так уж велик. Мне бы хотелось подыскать более точное определение таким людям, как Васил Ризов. Нельзя сказать, что они лишь участники веселой и беззаботной жизни. Многие из них — видные научные работники, известные архитекторы, неплохие скульпторы, артисты, искусствоведы; в зимний сезон их можно увидеть отдыхающими в «Счастливце» или в Пампорово, а летом — на побережье, в окрестностях Созополя. Было бы ошибкой (да делать это и немыслимо) подогнать их всех под одну мерку. Часто они не имеют ничего общего между собой, да они и не стремятся к этому. Как какой-нибудь ресторан приобретает вдруг популярность, так и некоторые люди начинают пользоваться бо́льшим спросом, и им оказывают предпочтение. Васил Ризов… Как сказал бы Матей, которого академик Апостолов тогда, в Боровце, выделил среди других… Так вот, Васил Ризов был одним из тех, кому оказывали предпочтение. Мне непонятно, каким образом люди, подобные ему, становятся модными; нет, я им не завидую, но они всегда будут для меня загадкой. Хотя я и пытался найти этому объяснение. Я думаю, попросту говоря, необходимо иметь горлопанов, которые бы восторгались тобой. Подобно тому, как академик Апостолов восхищался Матеем. Матей сказал: «Так получилось…» Но Апостолов навязал Матея другим, разумеется, сам того не желая. Он подзывал его к себе, уступал ему место, внимательно выслушивал его, ему нравилось то, что говорил Матей. Потом появилась Лена, и в той обстановке она не могла не заметить Матея. Все его привечали, но там было немногим больше десяти человек. А Васила Ризова знали, к примеру, сотни людей, что постоянно отдыхают в Пампорово и Созополе. Академик Апостолов его бы не приметил, однако это не имеет никакого значения, потому что «дело сделано», и почти все знакомые Васила Ризова стали искать с ним встречи и оказывать ему предпочтение. «Дело сделано»… — здесь кроется секрет, не поддающийся разгадке. Васил Ризов по образованию инженер. И наверно, неплохой инженер, не мне судить; я с ним познакомился у научного сотрудника Панайотова. Этот Панайотов — автор более сотни рационализаторских предложений, нескольких научных открытий — и все они официально приняты. Как человек, как собеседник и как мужчина Панайотов гораздо приятнее, чем Васил; он превосходит его во всем. Но Панайотов постоянно повторял: «Надо спросить Васила», «Здесь Васил не любит бывать», «Не стоит приглашать этого человека — Васил не терпит его», «Я давно не звонил Василу». Панайотов относился к тем людям, которые сами звонили Василу, предлагали ему билеты в кино или театр, а Васил лишь ронял слово-другое, и не всегда можно было понять, нужен ему билет или нет. А мы с Панайотовым вынуждены были гадать, как поступить с этим билетом. Я не переставал удивляться, почему во взаимоотношениях между людьми происходит именно так. Панайотов на десять голов выше Васила; но с первого взгляда (неважно, кто смотрит — мужчина или женщина) создается впечатление, что Васил — более интересная личность; вот почему Панайотов заискивает перед ним. Панайотов — довольно многогранный человек, чтобы так лебезить перед кем-то. Считаться — мелочно и неприятно, и в отношениях между мужчинами мелочные счеты не должны иметь места. Но создается впечатление: Панайотов предлагает, а Васил воротит нос. Возможно, именно поэтому он и стал модной личностью.
В сборник входят произведения на спортивные темы современных болгарских прозаиков: Б. Димитровой, А. Мандаджиева, Д. Цончева, Б. Томова, Л. Михайловой. Повести и рассказы посвящены различным видам спорта: альпинизму, борьбе, баскетболу, боксу, футболу, велоспорту… Но самое главное — в центре всех произведений проблемы человека в спорте: взаимоотношения соперников, отношения спортсмена и тренера, спортсмена и болельщиков.Для широкого круга читателей.
Сборник состоит из трех современных остросюжетных детективов.Романы Трифона Иосифова «Браконьеры», Кирилла Топалова «Расхождение» и Кирилла Войнова «Со мною в ад» — каждый в своей манере и в своем ключе, с неожиданными поворотами и загадочными происшествиями — поднимают вопросы, волнующие человечество испокон веков до сегодняшнего дня.Книга предназначена самому широкому читателю.
В сборнике повестей болгарского прозаика большое место занимает одна из острых проблем нашего времени: трудные судьбы одиноких женщин, а также детей, растущих без отца. Советскому читателю интересно будет познакомиться с талантливой прозой автора — тонкого психолога, создавшего целый ряд ярких, выразительных образов наших современников.
Можно ли выжить в каменных джунглях без автомата в руках? Марк решает, что нельзя. Ему нужно оружие против этого тоскливого серого города…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
История детства девочки Маши, родившейся в России на стыке 80—90-х годов ХХ века, – это собирательный образ тех, чей «нежный возраст» пришелся на «лихие 90-е». Маленькая Маша – это «чистый лист» сознания. И на нем весьма непростая жизнь взрослых пишет свои «письмена», формируя Машины представления о Жизни, Времени, Стране, Истории, Любви, Боге.
Вызвать восхищение того, кем восхищаешься сам – глубинное желание каждого из нас. Это может определить всю твою последующую жизнь. Так происходит с 18-летней первокурсницей Грир Кадецки. Ее замечает знаменитая феминистка Фэйт Фрэнк – ей 63, она мудра, уверена в себе и уже прожила большую жизнь. Она видит в Грир нечто многообещающее, приглашает ее на работу, становится ее наставницей. Но со временем роли лидера и ведомой меняются…«Женские убеждения» – межпоколенческий роман о главенстве и амбициях, об эго, жертвенности и любви, о том, каково это – искать свой путь, поддержку и внутреннюю уверенность, как наполнить свою жизнь смыслом.
Маленький датский Нюкёпинг, знаменитый разве что своей сахарной свеклой и обилием грачей — городок, где когда-то «заблудилась» Вторая мировая война, последствия которой датско-немецкая семья испытывает на себе вплоть до 1970-х… Вероятно, у многих из нас — и читателей, и писателей — не раз возникало желание высказать всё, что накопилось в душе по отношению к малой родине, городу своего детства. И автор этой книги высказался — так, что равнодушных в его родном Нюкёпинге не осталось, волна возмущения прокатилась по городу.Кнуд Ромер (р.
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».