Время собирать виноград - [179]

Он был высок, строен, поджар и белокур, как сказочный принц. Выражение его лица постоянно менялось: то каменело и становилось жестким, то излучало доброту и притягивало мягкой нежностью. Если его подбородок угрожающе торчал клином, то рот был мягким и всепрощающим; если нос напоминал клюв хищной птицы, то глаза действовали умиротворяюще, ласково взирая на собеседника. Трудно было определить по внешности Матея его подлинный характер, но девушки, глядя на него, ощущали в коленях слабость.

С началом войны пришли затемнения, бомбардировки, эвакуация. Потом наступил день победы, Девятое сентября, но мы к тому времени потеряли друг друга из виду. Одни служили в армии, другие учились в институте. Жизнь нас разметала…

Пролетела целая вечность, когда однажды в дверь моего кабинета на цокольном этаже заводской поликлиники постучалась лаборантка.

— В три часа после работы, — сказала она, — всем велено собраться у доктора Миркова. У нас новый главврач. Матей Христов Василев.

Я не обратил внимания на имя. Подумал лишь о том, что нас ожидают большие перемены. Одни будут против Главного, другие — за него. Поехали. Кто на собственной машине, кто на трамвае, а физиотерапевт — пешком, чтобы похудеть.

Кабинет доктора Миркова — просторный, в нем всем нашлось место. Мирков и наш будущий главврач еще не пришли. Одна из медсестер примостилась на кушетке, вернее, на металлической, выкрашенной в белый цвет спинке. Эта кушетка Миркову крайне необходима, так как он частенько остается ночевать. У него нет времени ходить домой. Он не просто руководит огромной больницей и занимается заводской поликлиникой, но буквально горит на работе. Он — энтузиаст. Есть и такие. И чудесно, что они есть. Когда он работал у нас, то, осмотревшись, увидел, что кругом строятся заводы, у которых огромные возможности. Он взял портфель и отправился туда. Хотите, чтобы у ваших рабочих была своя больница? Только для них. Хотите? Тогда выделите средства. Денег у вас много. Как это сделать? Ваши соседи, к примеру, сделали это на основании такого-то параграфа. Понадобится дополнительное разрешение — я обеспечу вам. Речь идет, как вы сами понимаете, не о роскоши: автомобилях, шторах, мебели, а о здоровье рабочих. Что вы говорите? Дело городского народного Совета? Вы правы. Возможно, они и построят. Но когда? А я утверждаю, что к тому времени, когда завод вступит в строй; больница будет готова. В двухстах метрах отсюда. Городской народный Совет? Хорошо. Я не спорю. Но в какой пятилетке? Повторяю, что с помощью плановой комиссии мы включим строительство больничного корпуса в план следующего года. Люди переглядывались, слушали и, не видя ничего противозаконного, в конце концов соглашались. Мирков опять брал портфель и прямиком в горсовет или министерство. Имеете ли вы что-нибудь против, если я за счет фондов предприятий построю больницу? Не возражаете? Стройорганизацию я уломаю. И так — от одной двери к другой. Потом опять в те же двери. На стройматериалы вы дали, а сейчас должны изыскать средства на рентген и другую аппаратуру, на постельное белье, профилакторий и на солярий. Да есть у вас деньги, есть. В прошлом году изыскали и в этом найдете. А для чего финансисты? Вот пусть они и отыщут резервы.

Маленький, толстый, почти круглый, брюки всегда приспущены, лоб в испарине; он слушает вас рассеянно и вдруг говорит:

— А теперь вкратце и с самого начала.

…Он опять где-то задержался. Мы сидели и ждали, когда же откроется тяжелая, обитая кожей дверь и войдет Мирков вместе с новым главврачом. Некоторые утверждали, что Мирков не способен сделать инъекцию, особенно в вену, — боится. Может, так оно и есть, но разве в этом дело? Неизвестно, от кого больше проку. А ведь быть полезным — самое главное. Возможно, что Мирков не умеет держать скальпель в руках и выстукивать сердце; возможно, он и чернильная душа; но тем не менее этот человек мне не просто симпатичен — я его боготворю. Его кабинет вечно завален папками. И лишь ему одному известно, где какая справка находится. Он не разрешает убирать в кабинете. Уборщицы ворчат, что это не комната, а волчье логово — в ней полно пыли и мусора. Мирков настырен, он досаждает всему управлению. Однако он один приходит на работу в шесть часов утра и уходит поздно вечером. В обед упрашивает кого-нибудь из сослуживцев купить ему бублик. За весь день — один-единственный бублик. Когда он входит в кабинет начальника управления, просит разрешения сесть: во-первых, потому что у него грыжа, которая постоянно дает о себе знать, и во-вторых, из-за язвы, которая опять обострилась. Начальник управления отругает его за наплевательское отношение к своему здоровью, пригрозит, что впредь не только не пустит к себе, но и к управлению близко не подпустит. Пусть берет отпуск и лечится. Так дальше не может продолжаться. Понятно или нет? Подобный разговор стал как бы ритуалом, повторяющимся изо дня в день. А Мирков уже торопится вернуться в свой кабинет. Там он отдает распоряжения. Одно за другим. Распоряжение о том, как следует оформлять больничный лист о временной нетрудоспособности. Разъясняет, как сделать так, чтобы больной получал его без излишней волокиты. Затем: если на заводе наберется тридцать язвенников, то и для больных, и для государства будет лучше при заводе открыть диетическую столовую: пусть деньги, которые идут на оплату бюллетеней, будут потрачены на диетпитание, что предотвратит обострение болезни. И каждый приказ он готовит месяцами, не спит, обсуждает на многочасовом заседании, из-за чего люди нервничают, а он наживает себе врагов; и все же Мирков не отступает, ни за что на свете не допустит, чтобы какой-нибудь пункт был неправильно истолкован, особенно если это нанесет вред здоровью рабочего человека. Кроме того, к нему обращались во всех запутанных случаях: кому-то определили маленькую пенсию, дали более низкую группу инвалидности; этим занимается специальная комиссия, но он советует рабочему, какое именно обследование необходимо пройти, в какие поликлиники обратиться, чтобы комиссия смогла принять правильное решение. Другой, наоборот, хочет доказать свою трудоспособность, а предприятие, где он работает, считает, что для него нет подходящей работы. И опять папки, справки, параграфы. И так каждый день, с шести утра до десяти вечера.