Время собирать виноград - [101]

Откуда было знать плазгазчанину, что на самом деле случилось?

А после узнал, все узнали: этим страшным грохотом завершилась неслыханная и невиданная скорбная Добричкина свадьба.

Лиляна Михайлова ПОЗДНИЕ ДОЖДИ

Лиляна Михайлова

КЪСНИ ДЪЖДОВЕ

Пловдив, 1978

Лиляна Михайлова, 1978

c/o Jusautor, Sofia

Перевод. И. МАРЧЕНКО

Редактор Т. ГОРБАЧЕВА

Никто не предупредил меня, что придется писать доклад. Я знала только, что берут меня пока на четыре месяца — новой службе назначили нечто вроде испытательного срока, — что начальником будет доктор Шойлеков, что подано семнадцать заявлений. Если б начальником службы стал кто-то другой, я бы, скорее всего, отказалась. Не потому, что в поликлинике мне так уж хорошо — просто я трудно привыкаю к новому месту, к новым людям. А Шойлеков был первым врачом, с которым я начала работать. Я, тогда совсем еще неопытная медсестра, делала такие ошибки, что до сих пор диву даюсь, как он выдержал и не выгнал меня. Но и мне многие удивлялись — как выдержала я. Доктор Шойлеков был самым молчаливым человеком, какого я когда-либо знала. Бывало, за день он произносил не более сотни слов, и то половину из них по-латыни, в зависимости от количества больных, приходивших к нему на прием. Спустя год я привыкла и даже оценила преимущества его сдержанности: если мне случалось опоздать, Шойлеков не спрашивал почему. Однако, если я приходила на работу раньше, он и не хвалил меня. Требовал он только одного: чтобы ко мне не бегали сестры из других отделений. Это в некотором роде облегчало мою жизнь — я осталась без подруг, и мне ни с кем не надо было «делиться»…

Спустя восемь лет Шойлеков ушел из поликлиники. Я так и не узнала почему. Работая все в том же кабинете, я привыкла к новой врачихе, но у меня постоянно гудела голова от ее болтливости. Врачиха эта злословила обо всех, исключая разве что главврача и того, кто в данный момент был ее собеседником.

Поэтому я и согласилась — сразу, как только узнала, что начальником моим будет доктор Шойлеков. Позднее кто-то рассказал мне, почему выбор пал на меня. Когда зашел разговор о том, что для новой службы необходима медицинская сестра, доктор Шойлеков назвал мое имя. Ничего больше.

Даже и сейчас, спустя четыре месяца, служба наша все еще не имеет точного названия. Кто называет ее филиалом отдела социального обеспечения, кто — обслуживанием одиноких стариков на дому, а в объявлении, дважды напечатанном осенью в областной газете, было сказано так: «Обслуживание на дому нуждающихся…» Вообще объявление было составлено очень деликатно, в нем не упоминались такие слова, как «старость» или «старики», а вместо «одинокие» было написано: «Без помощников в хозяйстве». Мне сказали, что автор этого объявления — доктор Шойлеков.

Сначала поступило семнадцать заявлений. Я их получила уже подшитыми в папку. Семнадцать разных листков: шестнадцать написанных от руки и один — на машинке. Может быть, последнее, что остается у человека, — это его почерк. Я давно заметила: рука стареет, а почерк не меняется, словно какое-то внутреннее сопротивление удерживает пальцы в привычном ритме, и они хоть что-нибудь еще могут делать так, как в прежние годы, когда человек был в расцвете сил.

Я несколько раз перечитала заявления. Они все были почти одинаковы — сдержанные, без подробностей. За долгую жизнь старики, вероятно, написали бесчисленное количество заявлений и знали требования канцелярского стиля. Только один выбился из общего ряда, добавив в конце: «Желаю Вам успеха в новом высокогуманном деле, в котором давно нуждаются такие, как мы, пожилые люди». Я запомнила его имя и фамилию — Димитр Шахынов. Постаралась запомнить и других, чтобы облегчить себе дальнейшую работу. Если медицинская сестра с самого начала знает фамилии своих пациентов, это внушает им доверие. Однако мои усилия оказались напрасными. По телефону и в коротких учтивых письмах, присланных к нам, десять человек вскоре аннулировали свои заявления. Ведь обслуживание на дому не бесплатное. Наверно, старикам необходимо было время, чтобы хорошенько все обдумать и решить, за что они будут платить свои деньги.

— Все в порядке, — сказал по этому поводу доктор Шойлеков. — Они правы.

Четырехмесячный испытательный срок было решено начать с двадцатого сентября, но два раза его откладывали из-за отсутствия машины. Обед и ужин нашим старикам должны были привозить на дом, а нигде, ни по какому параграфу нельзя было достать машину. О заведующим диетической столовой доктор Шойлеков договаривался тоже в своем стиле. Несколько дней подряд я видела, как он прижимает телефонную трубку к уху и подолгу молчит. Потом он говорил мне:

— Разговаривал с заведующим диетической столовой.

Но вопрос с машиной все не решался. Наконец больница выделила нам на два часа в день расхлябанную «скорую» — и то лишь при условии, что после каждого рейса наша уборщица будет протирать кузов.

Сегодня воскресенье. Завтра утром я должна представить доклад доктору Шойлекову, а я не написала ни строчки. Неделю назад он сказал, что от этого доклада будет зависеть, будем ли мы дальше продолжать работу или нет. Я тогда спросила, не лучше ли ему самому написать доклад. Бесспорно, однако, ему необходимо видеть вещи и моими глазами.