Время собирать камни - [21]

— Неля, это моя работа, и ты в ней ничего не понимаешь. — Чем больше волновалась девушка, тем спокойнее и суше говорил Демин. — Есть его заметки, есть рисунки по каждому объекту. Прекрасно все разминирую.

А народ прибывал. Площадь, еще недавно пустая, была заполнена людьми — как будто весь городок пришел проводить капитана Демина в его опасную поездку.

— Тогда возьми меня с собой, — чуть не со слезами сказала Неля. — Я буду рядом и помогу.

— Поможешь? Чем? — пожал плечами капитан.

— Всем! Всем, чем ты захочешь.

— Мне пора. Давай прощаться. — И с некоторым трудом Демин добавил: — Желаю счастья.

— Я тебя не отпущу одного! Поеду с тобой, поеду!.. Я ведь понимаю — ты меня жалеешь, боишься, что взорвешься на моих глазах!

— Опять пошла философия, — нахмурился Демин. — Ты же любишь, когда тебя жалеют? Ладно, пора.

Шарабан тронулся, и в ту же секунду ожили, задышали репродукторы, установленные на столбе посреди площади. Торжественный, даже торжествующий голос диктора объявил:

— Говорит Москва! Говорит Москва!.. Работают все радиостанции Советского Союза!

Это передавали Парад Победы: было двадцать четвертое июня сорок пятого года. Шарабан, увозивший Демина, медленно пробирался через толпу. Люди стояли, подняв головы к небу, словно видели в черных жерлах репродукторов то, о чем рассказывал взволнованный голос из Москвы: маршала Жукова на белом коне, сводные полки фронтов, впереди которых шли прославленные полководцы, фашистские знамена с широкоплечими орлами, брошенные к подножью мавзолея.

Слушала Неля, затерявшаяся в толпе.

Слушал и капитан Демин. Правда, для него война не кончилась — ему еще предстояло победить или умереть. Но сейчас это было не важно. Сейчас важнее всего был Парад Победы.

Людские беды и горести отступили перед этой всеобщей, всесветной радостью. Раскатами «ура», громом оркестров сегодняшний парад окончательно утверждал великую Победу. Победу, которой так долго ждали люди, собравшиеся на площади, и за которую они так дорого заплатили.

МАСТЕРА СЦЕНАРНОГО ИСКУССТВА

С Юлием Дунским и Валерием Фридом мы сделали четыре фильма: «Гори, гори, моя звезда», «Сказ о том, как царь Петр Арапа женил», «Экипаж» и совсем недавно — «Сказку странствий». Согласитесь, все это ленты, совершенно различные по теме и жанру, по месту и времени действия, по кругу персонажей. Ю. Дунский а В. Фрид написали немало сценариев для других кинорежиссеров и студий, и в каждом был свой мир, своя, нисколько не похожая на другие драматургическая коллизия. Эта разноликость тем и жанров могла и насторожить: неужели нет в их сочинениях ничего такого, что отражало бы цельность творческой натуры автора? Да, да, именно автора, в единственном числе! Потому что все мы в течение многих лет, до последнего дня жизни Ю. Дунского, привыкли воспринимать их обоих как одного. Они были неотрывны друг от друга, и я уверен, что никто — может быть, даже они сами — в конце концов не смог бы определить, что внес в тот или иной сценарий Юлий, а что — Валерий. И это творческое слияние в сопоставлении с разноликостью их произведений еще более озадачивало.

У них была твердо устоявшаяся репутация профессионалов высокого класса. А что это означает — профессионализм драматурга? Расчетливый опыт? Широкая палитра ремесленных навыков в сочетании с изворотливым и ловким на вымысел умом? Как бы не так! До чего же поверхностно мнение, что профессия драматурга, мол, сродни инженерному делу — придумай, подсчитай, составь детальный проект и передай исполнителю. Не спорю, добротный проект — штука нужная; полезная. И действительно, нет в нашем деле никаких чудес — кроме одного. Волнение, которое было в первый миг озарения, какими-то странными, прихотливыми ходами в конце своего пути достигает другого человека. Была заложена страсть в начале пути, она может вспыхнуть в конце. Не было — никого не обманешь пиротехническим блеском мастерства. Профессионализм Ю. Дунского и В. Фрида— это артистичность, способность вспыхнуть и оживить огнем души и заселить живыми персонажами страну воображения. И привести все детали этого мира к единству замысла. В начале каждого их фильма было слово. Оно рождалось от взволнованных ударов двух сердец, от увлеченного, самозабвенного погружения писателей в мир их героев.

Ю. Дунского и В. Фрида соединяла дружба такая верная и крепкая, какой, мне до знакомства с ними наблюдать не доводилось. Началась она еще с детских лет, закалилась в пору тяжких невзгод и выдержала столь опасное и длительное испытание, как совместное творчество. Но видели бы вы их во время работы! Они ожесточенно ругались из-за реплики, из-за интонации, из-за слова в ремарке. Ругались так, будто это был последний день их совместного труда и надо было успеть бросить в лицо соавтору все самое обидное. Природа не обделила обоих ни остротой ума, ни словесной меткостью, и поэтому эти стычки зачастую превращались в каскад крошечных остросюжетных спектаклей. С той только разницей, что исполнители больше походили на гладиаторов, чем на актеров. С яростной обидой расходились они по разным комнатам и потом еще долго не разговаривали друг с другом.