Время Смилодона - [92]

И обер-некромант поведал Бурову массу интересного. Что будто бы та полянка в Коеровском лесу на самом деле не полянка, а темпоральный портал, какие были когда-то в Дельфах,[384] в Шумере, в Гизе,[385] в Теотиуакане[386] да, пожалуй, у бриттов. И что Гром-камень на самом деле не камень, а обломок Пантеона Оси, что построен был когда-то в Гиперборее для путешествия в пространстве и во времени.[387] И что в пятницу тринадцатого, как всегда, состоится Выход Великого Змея, на который явятся все обер-некроманты, Повелители Провинций и инопланетные гости. Как явятся-то? Да через портал. Только один Великий Змей пожалует на тарелке — как говорится, ноблесс оближ. Да и из корабля-матки, вращающегося вокруг Земли, ему так намного сподручнее.

Да, много чего интересного поведал Лев Семеныч Бурову. И физиономию де Гарда узнал, сразу, с налету, хотя был тот на фотографии в энкавэдэшной форме:

— Он, он, Властелин Директории, Повелитель Теней, Верховный Магистр, Беседующий со Змеем.

Ну да, известный некромант, выдающаяся личность, персона, приближенная к императору…

Послушал Буров, послушал, повыкатывал на скулах желваки, и стало ему даже не за державу — за всю планету голубую обидно. Ведь что же это такое получается? Фигня полнейшая по сути получается. Какие-то там рептиловидные, толком и размножаться не научившиеся твари держат все человечество за недоумков, ведут его конкретно к краю пропасти, а человечество и в ус не дует, танцует тупо под чужую дудку. Это что же, вирус такой? Тотальное сумасшествие? Массовая эпидемия, всеобщий диагноз? Война — нормальное состояние гомо сапиенсов, и каждый пятый кормится от смерти ближнего своего.[388] Да ведь и он, Вася Буров, крепкий и здоровый мужик, вместо того чтобы пахать, сеять, растить детей, всю жизнь только-то и делал, что убивал, ломал, мучил, оставляя после себя боль и разрушение. Чего ради? Зачем? Чтобы враг не прошел? А враг уже давно прошел и крепко держит в лапах нити от человеческих душ. Эх, кукол дергают за нитки, на лице у них улыбки… Такая вот, блин, песня…

Только недолго Буров предавался меланхолии. Глянул на часы, собрал вещички и двумя ударами поставил точку. Жирную, большую, липкую. С гарантией отправил в ад души чекиста и экстрасенса. Будто со своей собственной два греха снял…

Верный Рубен Ашотович встретил его молчанием, бредом советского эфира и грудой десятикопеечных пирожков. Жирных, уже остывших, с мясной и картофельной начинкой. Может, кто другой вспомнил бы сразу недавнее: корчащегося в муках чекиста, жуткое мычание его, запахи мочи, кала, заживо зажариваемой плоти, но только не Буров.

— Спасибо, Рубен Ашотович, — взял он пирожок, откусил и принялся с энтузиазмом жевать. — Ну, зур рахмат.

Вот так, как поешь, так и поработаешь. А Бурова и ждала работа, грязная, неблагодарная, тяжелая и смертельно опасная. И не какой-нибудь там воз и маленькая тележка — немереный эшелон. Сжав зубы, до седьмого пота, засучив рукава, по колени в крови, без выходных и отгулов. Ох, и нелегкая же это работа — тащить планету из дерьма. Куда как проще бегемота из болота…

ЭПИЛОГ

Прикомандированных было двое — чинный, с величественной осанкой самурай и юркий, двигающийся, словно ласка, ниндзя. Доктор Мбвенга расстарался, приволок с собой, видимо, для лучшего психологического климата.[389] Еще доктор взял с собой дюжину племянников — мускулистых, зверообразных и свирепых, вооруженных щитами, бангванами и толлами.[390] Выглядели людоеды совершенно по Хаггарду:[391] черные плюмажи, леопардовые плащи, пояса, браслеты и поножи из хвоста белого буйвола. У самого доктора, видимо, в знак старшинства была еще наброшена на плечи шкура пантеры. К слову сказать, весьма предусмотрительно — вечер, даром что безветренный, был изрядно свеж, небо прояснело, заиграло звездами, полная луна формой напоминала блин. В мутном свете ее и поляна, и кусты, и махина Гром-камня казались нереальными, призрачными, донельзя обманными. Словно в каком-то тягостном, страшном похмельном сне после пары дюжин просроченного «Жигулевского».

— Да, не май месяц, — шевельнулся Буров, глянул на командирские — смотри-ка, идут! — передернул плечами. — Двадцать три сорок восемь. Уж Герман близится, а полночи все нет. Ну что, Донатас, дадим драконам просраться?

— Костями будут срать, — свирепо кивнул тот и неожиданно придвинулся к Бурову вплотную: — Знаешь, у меня земляк там был один, в Афгане. Старлей. Так вот, духи взяли его раненым, вырезали кишку, привязали к ней леску и вывернули земляка моего со всеми внутренностями наизнанку… Я сразу и не понял ничего — сплошной живой шевелящийся ковер. Зеленый, как изумруд, омерзительно жужжащий. Мухи, мухи, мириады мух… А потом, где-то через месяц, всплыло, что наши наверху снабжают духов стволами и патронами… Нет, мне такой блядский мир не нужен… А мух я с тех пор не переношу. Зеленых мух и красную сволочь. Ладно, пойду я, пожалуй, к агрегату. На моих уже двадцать три пятьдесят пять.

И, пригибаясь, стараясь не шуметь, он пошел к замаскированной под куст гордости советского тяжмаша — бульдозеру Т130. Доблестно упертому не далее как сегодня.