Время славянофильствует (Война, Германия, Европа и Россия) - [10]

Меня сейчас интересует не сравнительная характеристика национальных особенностей духа в армиях, участвующих в настоящей войне, а выяснение безотносительных духовных особенностей армии русской, совершенно независимо от того, каким духом проникнуты и союзные нам армии, и армии неприятельские.

VI

Бывает так, что народ, которому грозит смертельная опасность, непосредственная и близкая, проявляет вдруг чудеса напряжения. Так было с маленькой героической Сербией. Третье австрийское нашествие с подавляющими силами заставило сербскую армию, усталую, обессиленную, малочисленную, плохо одетую, плохо вооруженную, уходить в глубь страны с мрачным отчаянием. Это было уже не временное отступление, а начало конца, настоящая агония целого народа, на шее которого быстро затягивалась безжалостная петля тевтонского нашествия. Австрийцы с ликованием вступили в Белград. Дальше оставалось лишь добить изнеможенных в неравной борьбе. И вдруг чудесный порыв овладел сербами. Огромная армия австрийцев бурным натиском была опрокинута, страна молниеносно от них очищена, и пленными сербы захватили почти те же десятки тысяч, из которых состояла их собственная армия.

Такой точки смертельной опасности не могло быть в России. Как ни велика борьба, как ни велико ее напряжение, но потенциальные нетронутые силы России еще больше, еще громаднее. Поэтому необычайные напряжения, являемые в настоящей войне нашим воинством, не могут быть объяснены таинственным расцветом всего запаса сил пред лицом смертельной опасности. Это особенно видно на примере Кавказа.

Несомненно, Кавказ второстепенный театр войны. Если бы турки овладели Кавказом, это было бы большим несчастием для местных жителей, но на ход европейской войны это не могло бы оказать решительного влияния. Для войск, сражавшихся с турками, Кавказ не был родиной, так что не места родные они защищали. Там особенно прославились сибиряки, привезенные за тысячи верст, и терские пластуныxx. И вот тут разыгралась такая же самая чудесная история, что и в Сербии. Опять неравенство сил было подавляющее.

Турки ломились со всех сторон густыми колоннами и достигли значительных успехов. Местные жители, аджарцы, были на их стороне. Турецкие корпуса должны были сдерживаться нашими полками. И все это в условиях, почти невообразимых для тех, кто не знает этой части Кавказа. Обледенелые кручи, снежные бури, мороз в 30 - 35(, почти полное отсутствие путей сообщения. И вот, одиннадцать дней зимнего боя на высоте, которой до сих пор не знала военная история, приводят к результатам непостижимым: турки отброшены, энергия их наступления сломлена навсегда. Взяты в плен корпуса со штабом. Мне приходилось разговаривать с ранеными солдатами с этого фронта. Это кротчайшие люди, с детскими улыбками, с мягкосердечием изумительным.

В чем же тайна их непостижимой стойкости? В дисциплине? Но ведь у нас нет муштры в войсках. За внешнюю дисциплину никто еще не хвалил русского солдата. Простое повиновение слову, команде в нем вовсе не велико.

Может быть, в физической выносливости? Но ведь в этом смысле турки настоящие "черти". И крепки, и ловки, и нетребовательны, и храбры. Дай Бог сравняться с ними! Вооружение у них не хуже. Сражаются "у себя", в горах. В чем же дело?

Ведь бьет же русский солдат и турок, и немцев, и австрийцев, и мадьяр, и в условиях почти сплошь и всегда неравных. Ломит перевес одной силы другою силою. И особенно любопытно то, что расцветает эта другая сила ослепительно: прямо пропорционально тяжести внешних условий, когда создается положение почти полной безвыходности. Точно для того чтобы вспыхнула она, нужен накал необычной напряженности, накал, выходящий за все пределы вероятия. Когда начинает бить молот гигантских размеров, когда удары его сбивают одно за другим все обычные внешние условия, тогда в русской душе просыпается какая-то спящая сила, и явление ее всегда бывает потрясающим. Исполняясь ею, люди средние становятся исполинами, героями. Вместо людей в серых шинелях мы видим вдруг живой серый гранит, который решительно неподвластен обычным законам человеческого существования. И это совсем не вакхический экстаз сражения, не ярость Аресаxxi, ибо сам Арес побеждается этою силою. Этот момент есть явление народного духа, внезапное вторжение онтологии народного существа.

Выходит наружу, на минуту явным становится то, что обычно таится в темных глубинах, и оказывается, что в русской народной душе, в какой-то большой глубине, проходят обильные пласты внутреннего гранита. И горе тем, кто с враждебными целями достучится в России до этой скрытой гранитной твердыни народного существа.

Ее не раз и штурмовали,

Кой-где срывали камня три;

Но напоследок отступали

С разбитым лбом богатыри...

(Тютчев)xxii

То, что в граните обычном составляет статические свойства - твердость, стойкость, несокрушимую силу, то в граните живом, в граните второй, духовной потенции, является живыми динамическими определениями. В нем сущность гранита имеет второе "потенцированное" свое явление, и если для реализации его потребуются исключительные обстоятельства, то тем более значительным представляется оно и важным по своему внутреннему смыслу.