Время Шамбалы - [99]
Советская экспедиция пробыла в Лхасе около трех месяцев и вернулась в Москву в мае 1925 г. Переговоры Борисова с Далай-ламой не увенчались успехом, хотя их подробности во многом остаются неизвестными нам. Два года спустя (в мае 1927 г.), выступая с лекцией на заседании кафедры зарубежного Востока в Коммунистическом университете трудящихся Востока им. Сталина (КУТВ), С. С. Борисов неожиданно приоткрыл завесу тайны над своей поездкой в Тибет. В этой лекции, озаглавленной «Современный Тибет»[421], наибольший интерес для нас представляет та ее часть, где речь идет о политической ситуации в Тибете в 1924 г. и перспективах ее развития в будущем. Эту ситуацию С. С. Борисов характеризовал как крайне сложную и нестабильную ввиду нарастающего трения между англофильской военной «кликой» — молодыми тибетскими офицерами, прошедшими подготовку в Индии, во главе с военмином Царонгом, и консервативным ламством. Разрыв с Китаем обусловил экономическую переориентацию Тибета на Индию, в результате чего в стране стала формироваться национальная буржуазия в лице военных-англофилов, основательно потеснившая лам как в торговой области, так и в деле управления государством. Сам Далай-лама, по мнению С. С. Борисова, держался «политики сидения между двумя стульями», осторожно лавируя между двумя основными политическими группировками — клерикальной и военной. В этих условиях роль ламства как силы, «организующей массы» и противостоящей военной клике Царонга, оценивалась С. С. Борисовым положительно. Особенно он выделял мелкое, рядовое ламство, тесно связанное с «нашей бурято-монгольской колонией» в Дрепунге, среди которого имелось немало русофилов — «сторонников обращения к революционной России» поскольку последняя по-прежнему считалась антиподом Англии. Что касается официальных кругов — «ответственных тибетских правителей», то их отношение к новой России было двойственным и колеблющимся. Так, Далай-лама признавал, что «значение России как фактора международной политики [теперь] почти такое же, как прежде», но в то же время он давал понять, что сомневается в «устойчивости такого положения» и потому, по словам С. С. Борисова, «прежде чем обращаться к советскому правительству официально, он хотел бы еще подождать некоторое время, чтобы посмотреть, не будет ли какого-нибудь сюрприза в этой области»[422].
О главе англофилов Царонге С. С. Борисов отзывался следующим образом: «Он демонстрирует свое искреннее расположение к нам. Он раньше бывал в Монголии, встречался с русскими. Он говорит, что с англичанами приходится вести вынужденную политику. Он рисует это наглядно, берет схемы, карты, показывает пограничные линии, точки и говорит: „Как ни бейся, англичане через несколько дней будут здесь. Попробуй обратиться к вам официально за помощью, а то еще аэропланы сделают такую штуку, как с афганцами“». (Имеется в виду использование англичанами авиации в войне с Афганистаном в 1919 г. — А. А.) В целом же Царонг показался ему человеком «новой формации» — здравомыслящим и прагматичным, таким, с которым легко можно найти общий язык. «Он ходит в европейском костюме, учит своего сына английскому языку, имеет в большом количестве французские ликеры, одним словом, европеизировался окончательно»[423]. Интерес С. С. Борисова к Царонгу легко понять, ведь тибетский главком — фаворит и правая рука Далай-ламы, играл ключевую роль на лхасской политической сцене в то время. Именно Царонг руководил проводимыми в стране реформами, что позволяло Далай-ламе оставаться в тени, не афишируя свои проанглийские симпатии. «Вообще разговоры с ним у меня велись чрезвычайно интересные частным образом», — рассказывал С. С. Борисов своим слушателям, отмечая при этом, что его общение с Царонгом и другими тибетцами было затруднено в первое время присутствием в Лхасе английского агента: «В конце концов мы дошли до разговора, что такое большевизм. Он (Царонг) говорит: „Знаете, у Вас правительство какое. Оно ориентируется на неимущих, а у нас у власти стоят люди имущие, например, я… Что будет, если Ваше учение проникнет сюда, каковы будут результаты?
