Время перемен - [2]

Я не стар – мне тридцать три года. Моя хорошенькая жена моложе меня на девять лет. Являясь менеджером крупной страховой компании, я один из трех самых влиятельных людей в Шатли. У меня нет материальных проблем, не беспокоит здоровье, нет детей или родственников, которые могли бы доставлять неприятности, если не считать Дину и мать в психиатрической лечебнице – а когда люди слишком долго там находятся и впадают в такое состояние, что уже не в состоянии реально воспринимать окружающий мир, то врачи даже не советуют их навещать, и постепенно вы перестаете о них думать.

Вероятно, мне многие завидовали. Я не мог быть в этом до конца уверенным, но молодой босс должен сохранять осторожность. Он не должен слишком дружелюбно держаться – иначе многие этим могут воспользоваться.

Я был довольно таки одиноким, и у меня появились привычки преждевременно состарившегося человека.

И мне ужасно хотелось, чтобы что-нибудь произошло.

Как-то мне рассказали историю о двухлетнем сыне директора средней школы. Для ребенка устроили первое детское рождество, и ему это не понравилось. Его нашли рыдающим под рождественской елкой. И когда мальчишку спросили, почему он среди всеобщего веселья плачет, он ответил: «Мне ужасно, ужасно скучно».

Ну, в данном случае ребенок только повторил то, что слышал дома. Бедняга, он думал, что когда ты скучаешь, то сразу становишься взрослым.

По правде говоря, я не мог бы так прямо утверждать, что мне было скучно. Мне просто хотелось, чтобы что-то произошло, я был уверен в том, что после того, как все успокоится, обстоятельства вряд ли изменятся к худшему, а вот улучшиться запросто могут.

И что-то случилось.

* * *

Когда официантка сказала, что меня просят подойти к телефону, я не слишком этому удивился и не заинтересовался, даже тогда, когда она добавила, что звонок междугородний.

Когда я взял трубку и выяснилось, что звонок из Кельна, я несколько удивился. Ни один из членов руководства компании не мог звонить мне из Кельна, да еще в такой спешке, что стал бы перезванивать в «Красный Лев».

Когда же я услышал голос Джоты, на меня нахлынули самые разноречивые чувства.

Мы не виделись с ним уже два года – с момента нашей ссоры. Естественно, все это время мне совсем не хотелось с ним встречаться, и все же, я скучал по нему. Он мой кузен. И он был и, наверное, до сих пор остается моим лучшим другом. Не могу сказать, что бы мне он нравился, но это совсем не обязательно, когда речь идет о лучшем друге.

– Вэл, – заявил он, – я возвращаюсь.

– Насовсем? – спросил я без особого энтузиазма.

– Нет, черт подери. Но здесь возникли проблемы.

– Обычные проблемы, я полагаю.

– Ну, помимо всего прочего, ее муж мертв. Нет, ко мне это, конечно, не имеет никакого отношения. Но она думает… Так, или иначе, но я возвращаюсь домой. Могу я остановиться у тебя?

– Что до этого, – осторожно начал я, пытаясь выиграть время, – я не совсем… я имею в виду…

– Ну, с этим делом покончено, – беззаботно отозвался Джота. – Да оно никогда по-настоящему и не начиналось.

Может быть… в том что ты говоришь есть некоторый резон. Вместо этого я могу остановиться у Джила. Тут у меня не будет никаких неприятностей. – Он рассмеялся.

Потом Джота добавил:

– Судя по всему, в Шатли тоже жара?

– Как в преисподней.

– В любом случае, у вас не может быть так жарко, как здесь. Я вылетаю домой. Завтра буду у тебя.

И он повесил трубку.

Джота, Джил Карсвелл и я были Ужасной Троицей в третьем классе средней школы. В четвертом, пятом и шестом мы по-прежнему все свободное время проводили вместе, но только один из нас оставался Ужасным. Зрелость сделала Джила более замкнутым, а меня почти респектабельным – в результате чего Джота стал еще более Ужасным, в особенности после того, как он открыл секс.

Когда-то Джота был Кларенсом Муллинером, но это имя, без всяких сожалений, было отброшено прочь, не воспетым, после того, как один из наших учителей назвал его Д. Ж. О. Т. А. М. О. Н., что значило Джек Жестокий Обманщик

Теловредитель Абсолютно Махровый Отпетый Невежа. Примерно неделю он был Джотамоном, а потом сократился до Джоты.

Расплатившись по счету, я перешел через дорогу и вернулся в свой офис, где я нашел целую толпу, окружившую Томми Хардкастла, который отчаянно пытался им что-то объяснить, но у него ничего не получалось.

– Кончайте весь этот шум, – холодно сказал я.

Но никто и не подумал сдвинуться с места.

– Но мистер Матерс, – сказала Вильма Шелли, – он говорит, что видел…

– Я действительно ее видел, – нетерпеливо перебил ее Томми. – Точно так же, как сейчас вижу вас, мистер Матерс.

Она прошла по улице, мимо входной двери. Не больше, чем в шести футах от меня. И у нее был розовый костюм на…

– Да, у нее через плечо был перекинут розовый костюм, – вмешался Сейелл, который считал себя большим шутником, и до некоторой степени был прав. – Она шла по улице совершенно голой, перекинув костюм через плечо.

– Ну, почти так, – с облегчением вздохнул Томми, довольный тем, что его, наконец, хоть как-то поняли.

Высокий, худой парень из бухгалтеров, который всегда старался довести счет до сотых долей пенни, сказал:

– На ней было прозрачное платье, Томми? Может быть, что-нибудь кружевное?