Время-память, 1990-2010. Израиль: заметки о людях, книгах, театре - [68]

…А через пропасть уже просматриваются контуры послевоенного Тель-Авива с выброшенными на средиземноморский берег осколками прежней цивилизации; искалеченные остатки варшавской богемы Хаймл (Александр Сендерович) и «Цуцик» (Алон Фридман) робкими тенями бродят по Обетованной земле. Кажется, это все, что осталось от прежней жизни, да еще вот глухая Геня (Светлана Демидова), новая жена Хаймла, — воплощенная боль концлагеря смерти. Но так уж получилось, что именно эти люди с истерзанными судьбами стали основой возрожденного Израиля. Как говорится, «чем богаты», — это все, что осталось от прошлого.

Спектакль «Шоша» — притча о выборе пути. Молодой литератор Аарон Грейдингер по прозвищу «Цуцик» должен принять правильное решение, сделав выбор между пятью разными предложениями, исходящими от женщин, которые любят его, каждая в соответствии со своим воспитанием, образованием, положением в обществе и образом жизни. Дора (Михаль Вайнберг) предлагает путь революционных потрясений, при котором человеческая жизнь теряет всякий смысл и цену, — путь изначально порочный, полностью дискредитированный временем и потому совершенно неприемлемый для Аарона. Селия (Рут Хайловски) олицетворяет покорность и смирение, что также заведомо неприемлемо: каждому нормальному человеку ясно, что отсидеться, пережить нацистский ужас не удастся никому. Текла (Ади Шалита), польская служанка, предлагает Аарону укрыться от опасности на хуторе своих родственников; план вполне рационален — кое-кому так действительно удалось выжить, но, похоже, именно его избыточная рациональность пугает Аарона. Бетти настойчиво зовет Аарона в Америку; это, конечно, самый разумный выход из создавшейся ситуации, — так действительно спаслись многие, беда в том, что, спасая свою жизнь, надо будет изменить себе и отказаться от своей любви. Шоша (Шири Гадни) может предложить только любовь — путь совершенно не рациональный, но единственно спасительный. Она умирает во время бегства на восток, поглощенная безжалостной стихией войны, самой своей судьбой сохраняя Аарона, передав ему эстафету жизни. Накалом страстей поистине шекспировского масштаба надежно маскируется назидательность темы и текста инсценировки. Исаак Башевис-Зингер говорит, что «книга не рассказывает о жизни польских евреев; это история исключительных персонажей в исключительных условиях». Спектакль Евгения Арье — это апология любви, бессмысленной и всепоглощающей.

Сценография спектакля Е. Арье и М. Краменко — разговор особый. На авансцене выброшенные на берег вещи, оставшиеся после кораблекрушения, обломки канувшего в бездну мира — разбросанные в беспорядке чемодан, менора, радиоприемник, кувшин, таз для умывания, детали одежды… Какие-то фрагменты этого мусора все еще валяются на тель-авивской барахолке, ими иногда даже можно воспользоваться по назначению, что время от времени и делают герои спектакля. В первом акте пространство сцены расчленено занавесом-задником на «до» и «после», «здесь» и «там», «мы» и «они». С помощью несложных технических ухищрений на этом «экране», ломая плоскость и создавая объемную перспективу, появляются дома и кварталы довоенной Варшавы, фотопортреты «героев эпохи», газетные полосы, театральные афиши, — все то, что называется «приметами времени». Во втором акте элементы декорации выстраиваются в некий маловразумительный «порядок» или даже «строй», создавая иллюзию поспешного бегства вещей вместе с людьми, — попытка систематизировать распавшееся пространство погибшего мира. Сценография для режиссера Арье всегда была самоценным компонентом, а вещь — героем спектакля.

Для зрителей, знакомых с творчеством «Гешера», спектакль «Шоша» стал знаком еще более глубокой эволюции театра на пути в израильское культурное пространство. За редким исключением (Л. Каневский, В. Халемский, Н. Гошева, еще несколько эпизодических ролей) в спектакле заняты «ивритоязычные» актеры, в основном молодые, без сомнения талантливые, принесшие на сцену иную, нероссийскую театральную ментальность — аромат и привкус ветров Средиземноморья и восточных пустынь…

* * *

Время шло. К великому горю ушли из жизни Григорий Лямпе (1925–1995), блестящий артист, начинавший еще у С. Михоэлса, Нелли Гошева (1935–2007), в прошлом актриса Ленкома, сыгравшая несколько сот ролей в спектаклях А. Эфроса и М. Захарова, Евгений Гамбург (1947–2006), опытный мастер, великолепно исполнивший главную роль в спектакле по пьесе М. Булгакова «Мольер». Все чаще в труппу приходили молодые израильтяне, выпускники местных театральных школ. Вот уже много лет актеры работают на иврите, хотя и сегодня многие спектакли снабжены бегущей строкой на русском языке, и в театр до сих пор охотно идут новые репатрианты. Впрочем, по словам генерального директора «Гешера» Лены Крейндлиной, русскоязычные зрители сегодня составляю лишь около 30 процентов, остальные — коренные израильтяне.

Юбилейный, 25 сезон «гешеровцы» встретили новой премьерой «Я — Дон Кихот» по пьесе драматурга Рои Хена, причем это не сценическая адаптация романа Сервантеса, а совершено новое произведение «по мотивам», вроде тех, что создавал Григорий Горин. Но поскольку в труппе театра есть два замечательных актера, претендовавших на эту роль, решено было сделать два разных варианта спектакля с Исраэлем (Сашей) Демидовым и Дороном Тавори. Это не два состава, а два разных прочтения пьесы.