Время-память, 1990-2010. Израиль: заметки о людях, книгах, театре - [27]
Михаил Генделев (1950–2009). Луна над головой
Поэт Михаил Генделев был человеком карнавальным, «прикольным», как теперь говорят. При этом он совсем не пользовался натужной гримасой записного острослова. Он был таковым по сути, по существу: ходил в котелке, с бабочкой, в ярком каком-то костюме, своими очками-велосипедами и добродушно-злодейским прищуром напоминал Коровьева. Даже отчество его было от популярных юмористов: не Самуилович, не Шмулевич, а Самуэлевич — Михаил Самуэлевич. В сущности Генделев принадлежит к живучему отряду шутников и балагуров, которые не перевелись еще на русскоязычном пространстве мирового еврейского гульбища, будь то Малаховка, Брайтон или Ашдод.
Генделев — ленинградец, выпускник Ленинградского медицинского института. Стихи начал писать в студенческие годы, печатался в самиздате, выступал на подпольных литературных вечерах. «В среде андеграунда была чрезвычайно высокая конкуренция, — вспоминал впоследствии Генделев. — Конкурс на место поэта в Ленинграде того периода был чрезвычайно высок, как и уровень письма».
Есть свидетельства друзей, думаю, не слишком преувеличенные, что в молодые годы поэт подрабатывал санитаром в психбольнице, фельдшером на скорой помощи, литредактором в газете, грузчиком в порту, художником на стадионе, почтальоном, лесорубом, ныряльщиком за рапанами, лодочником на пляже, автором и режиссером агитбригады и т. д., и т. п. Впрочем, достоверно известно, что после института он работал врачом в спортклубе «Буревестник». А в 1977-м, по его словам, «пулей вылетел в Израиль», где вскоре поселился в Иерусалиме. Здесь всерьез началась его литературная работа: вышли первые поэтические сборники, появились переводы современных и классических израильских поэтов.
В 1982 году грянула первая ливанская война, и Генделев был призван в армию в качестве военного врача. Вот что он пишет в стихотворении «Ночные маневры под Бейт Джубрин»:
Вообще стихи Генделева мало связаны с окружающей реальностью: обычно они представляют чреду поэтических ассоциаций, звуковых аллюзий, видений, часто уложенных в странные «фигурные» строфы. Но все это каким-то непонятным образом вдруг начинало звучать, тревожить душу, манить в незнаемое… Потом неожиданно рассыпалось, превращаясь в груду неясных лексем и таинственных звуков. Андрей Макаревич вспоминает: Миша, мол, однажды сказал, что стихи вообще пишутся не для людей; нет, читать их, конечно, не возбраняется, если кому интересно…
Но как идентифицировал свое творчество сам Генделев, учитывая, что в Израиле одно время весьма популярны был разговоры на тему о том, какой ты поэт — русский, еврейский, израильский или, может, все вместе?
«Я не считаю себя русским поэтом, — писал он, — ни по крови, ни по вере, ни по военной, ни по гражданской биографии, ни по опыту, ни по эстетическим переживаниям… Я поэт израильский, русскоязычный. А человек — еврейский…»
Неслучайно многие русскоязычные литераторы в Израиле к середине 80-х годов ощутили тупиковую ситуацию: репатрианты семидесятых все больше переходили на иврит, новые не приезжали, Россия намертво запечатана — нечего было и думать публиковать там свои книги. Но грянула перестройка: границы открылись, Израиль заполонил поток русскоговорящих читателей. Неожиданно открылось много новых возможностей…
Однажды, совершенно случайно мне в руки попала книга Генделева «Праздник» (Иерусалим, 1993), включавшая, как явствовало из подзаголовка, «стихотворения и поэмы 1985–1991». Сборник этот произвел на меня, почитателя Тарковского, Левитанского и Самойлова, мягко говоря, неоднозначное впечатление. Но и неординарное. Вначале девяностых в Москве авангардистская поэзия была еще не на слуху, но отдельные строки, а порой и строфы трогали в обход наклонностей и пристрастий…
(«Другое небо», II)
Книга снабжена таким вот эпиграфом, который задает форму строф, напоминающих бабочек (одно из стихотворений так и называется: романс «Мотыльки»):
Стих Генделева устроен так, что смысл находится за пределами поэтического повествования, но при этом неразрывно с ним связан какими-то неуловимыми, но прочными нитями. Текст, таким образом, предстает увеличительным стеклом, а смысл — исследуемым объектом, но вне пределов осознанного выбора.
Времена меняются, и Генделев почти официально декларирует свой разрыв с поэтическим творчеством, продлившийся, впрочем, недолго. Однако в середине 90-х он работает в предвыборном штабе Биньямина Нетаньяху, а потом и Натана Щаранского. К концу девяностых он уже в Москве, — политтехнолог-консультант в структурах Бориса Березовского. Работа «на олигарха» дала Генделеву финансовую независимость, при этом его поэтические книги стали регулярно выходить в популярных московских издательствах — «Неполное собрание сочинений» (Время, 2003), «Легкая музыка» («Гешарим», 2004), «Любовь война и смерть в воспоминаниях современников» (Время, 2008).
К поэту Юрию Левитанскому настоящее признание пришло, когда ему было уже за сорок. «Вот и живу теперь – поздний», писал поэт в одном из своих стихотворений. Великая Отечественная, на которую он ушел девятнадцатилетним добровольцем, студентом знаменитого ИФЛИ, оставила глубокий след в его жизни и судьбе, и при этом стихи его стоят всё-таки особняком в творчестве поэтов «фронтовой плеяды»… Тончайший лиризм, блестящее владение словом, уникальные находки в области поэтики делают Юрия Левитанского одним из наиболее выдающихся русских поэтов второй половины ХХ века. Друг и биограф Юрия Левитанского Леонид Гомберг много лет работает с материалами о жизни и творчестве поэта.
Книга Леонида Гомберга «Дорога на Ханаан» охватывает огромные временные и пространственные массивы истории человечества, отраженной в Библии, – от стоянок «палестинского неандертальца», жившего 70 тысяч лет назад в пещерах Восточного Средиземноморья, до водворения в Ханаане клана переселенцев Иври из Ура и Харана в начале II тысячелетия до н. э. В повествовании представлены ключевые фигуры ранней библейской истории Каин, Ной, Нимрод, Авраам в контексте реально возможных событий, отраженных в мифах Месопотамии и Леванта: строительства Иерихона, Всемирного потопа, Вавилонского столпотворения, гибели Содома и Гоморры.
Неразгаданный сфинкс Серебряного века Максимилиан Волошин — поэт, художник, антропософ, масон, хозяин знаменитого Дома Поэта, поэтический летописец русской усобицы, миротворец белых и красных — по сей день возбуждает живой интерес и вызывает споры. Разрешить если не все, то многие из них поможет это первое объёмное жизнеописание поэта, включающее и всесторонний анализ его лучших творений. Всем своим творчеством Волошин пытался дать ответы на «проклятые» русские вопросы, и эти ответы не устроили ни белую, ни красную сторону.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Это книга о том, как делается порнография и как существует порноиндустрия. Читается легко и на одном дыхании. Рекомендуется как потребителям, так и ярым ненавистникам порно. Разница между порнографией и сексом такая же, как между религией и Богом. Как религия в большинстве случаев есть надругательство над Богом. так же и порнография есть надругательство над сексом. Вопрос в том. чего ты хочешь. Ты можешь искать женщину или Бога, а можешь - церковь или порносайт. Те, кто производят порнографию и религию, прекрасно видят эту разницу, прикладывая легкий путь к тому, что заменит тебе откровение на мгновенную и яркую сублимацию, разрядку мутной действительностью в воображаемое лицо.
Эта небольшая книга написана человеком, «хорошо знавшим Троцкого с 1896 года, с первых шагов его политической деятельности и почти не прекращавшим связей с ним в течение около 20 лет». Автор доктор Григорий Зив принадлежал к социал-демократической партии и к большевизму относился отрицательно. Он написал нелестную, но вполне объективную биографию своего бывшего товарища. Сам Троцкий никогда не возражал против неё. Биография Льва Троцкого (Лейба Давидович Бронштейн), написанная Зивом, является библиографической редкостью.
Тему автобиографических записок Михаила Черейского можно было бы определить так: советское детство 50-60-х годов прошлого века. Действие рассказанных в этой книге историй происходит в Ленинграде, Москве и маленьком гарнизонном городке на Дальнем Востоке, где в авиационной части служил отец автора. Ярко и остроумно написанная книга Черейского будет интересна многим. Те, кто родился позднее, узнают подробности быта, каким он был более полувека назад, — подробности смешные и забавные, грустные и порой драматические, а иногда и неправдоподобные, на наш сегодняшний взгляд.
Советские люди с признательностью и благоговением вспоминают первых созидателей Коммунистической партии, среди которых наша благодарная память выдвигает любимого ученика В. И. Ленина, одного из первых рабочих — профессиональных революционеров, народного героя Ивана Васильевича Бабушкина, истории жизни которого посвящена настоящая книга.