Время, назад - [4]

На кладбище села еще одна машина, из нее вышел низенький, сухонький отец Файн со своим всегдашним портфелем религиозных книг.

– Очень удачно, – кивнул он Тинбейну, – что вы ее услышали. Но теперь, пожалуй, вам незачем тут мерзнуть. – Он успел уже заметить погруженного в работу Линди, доктора Сайна с его черным медицинским саквояжем и, конечно же, Себастьяна Гермеса. – Дальше мы можем взять ее на себя. Спасибо за беспокойство.

– Ну ладно, здравствуйте, отец, – сказал Тинбейн. – Здравствуйте, мистер и миссис Гермес, и вы, доктор.

Затем он оглянулся на кислого, молчаливого Линди и решил его не упоминать, а повернулся и пошел к своей машине, а затем взмыл в воздух и продолжил свой патруль.

– Я подал ей воздух, – сообщил Линди; он прекратил бурить, выключил портативную бурильную установку и занялся землеройным оборудованием. – Приготовься, Сайн. – Линди надел наушники, чтобы лучше слышать погребенную. – Она очень больна и к тому же с обострением.

Он включил автокопатель, из него тут же полетела земля.

Пока Себастьян, доктор Сайн и Боб Линди извлекали гроб, Файн читал по своему молитвеннику подходящий к случаю текст, читал ясно и четко, чтобы слышала бывшая покойница:

– «Воздал мне Господь по правде моей, по чистоте рук моих вознаградил меня; ибо я храню пути Господни и не был нечестивым пред Богом моим; ибо все заповеди Его предо мною, и от уставов Его я не отступал. Я был непорочен пред Ним и остерегался, чтобы не согрешить мне. И воздал мне Господь по правде моей, по чистоте рук моих пред очами Его. С милостивым Ты поступаешь милостиво…»[5]

Дальше и дальше читал отец Файн, а работа между тем продвигалась. Все они знали этот текст наизусть, даже Боб Линди; их священник любил этот псалом и всегда читал его в этих случаях, начиная, правда, иногда с псалма девятого, но непременно к нему возвращаясь.

Боб Линди быстро отвинтил крышку гроба; она была из дешевого искусственного дерева и легко снялась. Доктор Сайн тут же выдвинулся вперед и со стетоскопом склонился над старушкой, ни на секунду не переставая с ней разговаривать. Боб Линди запустил обогревающий вентилятор и направил его поток на миссис Тилли М. Бентон; это было крайне необходимо, старорожденные всегда очень мерзли, у них развивалась фобия к холоду, которая могла сохраниться – как, например, в случае Себастьяна – на многие годы.

Когда с этой частью работы было покончено, Себастьян снова отправился бродить по кладбищу, бродить и прислушиваться. На этот раз за ним увязалась и Лотта.

– Все-таки это великое таинство, – говорила она благоговейным девчоночьим голосом. – Мне хотелось бы это нарисовать, хотелось бы уловить выражение лица, когда снимается крышка гроба. Не радость, не облегчение, а что-то такое, трудно определимое, более глубокое и более…

– Прислушайся, – прервал ее Себастьян.

– К чему?

Лотта послушно прислушалась, не слыша, очевидно, ровно ничего. Не ощущая того, в чем у него самого не было ни малейших сомнений: что рядом кто-то незримо присутствует.

– Надо будет последить за этим странным маленьким кладбищем, – сказал Себастьян. – И я бы хотел получить полный – абсолютно полный – список тех, кто здесь похоронен. – Случалось, что, изучая список, он мог догадаться – кто; это было нечто вроде экстрасенсорной способности, странное умение предугадывать назревающее воскрешение. – Напомни мне, – сказал он Лотте, – связаться с властями, ответственными за это место, и узнать, кто здесь закопан.

Один из бесценных запасников жизни, мелькнуло у него в голове. Прежние кладбища стали резервуарами пробуждающихся душ. Одна из могил выделялась особо роскошным памятником; Себастьян посветил фонариком и прочитал надпись.

ТОМАС ПИК

1921-1971

Sic igitur magni quoque circum

moenia mundi expugnata dabunt

labem putresque ruinas[6]

Он знал латынь слишком приблизительно, чтобы перевести эпитафию, но кое-что все-таки понял. Некое такое утверждение, что все великое тоже тленно, обречено на разрушение. Что ж, думал Себастьян, теперь это уже не верно. Особенно в том, что касается великих душ. Сдается мне, что назревает возвращение именно этого Томаса Пика, а он, судя по размерам памятника и по качеству примененного камня, был какой-то заметной персоной. Да, нам следует следить за этим местом.

– Пик, – сказал он Лотте.

– А я про него читала, – загорелась Лотта. – В курсе восточной философии. Ты знаешь, кто он такой, ну, кем он был?

– Он не связан как-нибудь с Анархом, имевшим эту же фамилию?

– Юдиты, – кивнула Лотта.

– Что, этот самый культ, охвативший Свободную Негритянскую Муниципалию? Культ, которым руководит этот демагог Рэймонд Робертс? Юдиты? Так это что, этот самый Томас Пик?

Лотта прочитала даты, выбитые на памятнике, и кивнула.

– Только в те времена это не было жульничеством, так нам говорил преподаватель. И я верю, что мистический опыт юдитов действительно существует. Во всяком случае, в универ ситете нас именно так и учили. Всё едино и все едины, нет тебя и…

– Я знаю, что такое юдиты, – раздраженно отмахнулся Себастьян. – Господи, теперь я совсем не уверен, что хочу его оживлять.

– Но ведь если Анарх вернется, – заметила Лотта, – он снова возглавит юдитов, и они перестанут быть жульнической компанией.