Время мира - [282]

. Вскоре их будет сотня и со своими многочисленными отделениями они уравняются в количестве с сельскими банками (country banks), которые с того времени будут выглядеть как учреждения устаревшие.

Лондон долго будет закрыт для акционерных банков, однако в конечном счете они в него прорвутся. И вот в 1854 г. они оказались допущены в Расчетную палату (Clearing House) столичных банков, т. е. в полной мере стали участвовать в том обращении денег и кредита, единственным, сложным и все усложнявшимся сердцем которого был Лондон. Расчетную палату, которая была создана в 1773 г. для компенсационных расчетов между банками, восторженно описывает в 1811 г. француз Морис Рюбишон. «Механизм обращения, — пишет он, — устроен таким образом, что можно говорить, что в Англии нет ни бумаг, ни денег. Сорок лондонских кассиров производят между собою почти все платежи и сделки королевства; собираясь ежевечерне, они, естественно, обмениваются ценностями, коими располагают друг на друга, так что векселя на тысячу луидоров зачастую бывает достаточно, чтобы прекратить обращение нескольких миллионов»²⁴². Восхитительное изобретение! Тем не менее именно в таких же выражениях наблюдатели XVI или XVII в. описывали механизмы традиционных ярмарок — лионских или безансонских (пьяченцских). С тою разницей, и немаловажной, что собрания для клиринговых расчетов происходили в Лондоне ежедневно; прежние и великие ярмарки собирались четырежды в год…

С другой стороны, банку принадлежала роль, которой ярмарка играть не могла. «В этой стране, — писал один умный француз, — ни одно лицо, занимающееся торговлей либо нет, не держит деньги при себе; оно их помещает у банкира, а вернее — кассира, на которого выписывает [платежные документы], который ведет его счета и оплачивает все его расходы в соответствии с его кредитом» ²⁴³. Сконцентрированные таким образом в банке деньги не остаются в бездействии, они становятся деньгами движущимися, рискующими, ибо ни банкир, ни кассир не оставляют их дремать в своих сейфах. Как говорил Рикардо, отличительная функция банкира «начинается с того момента, как он использует деньги других» ²⁴⁴. Вдобавок имелись деньги, обращавшиеся в принудительном порядке между Английским банком и английским правительством, между этим банком — механизмом и шансом «на крайний случай» — и прочими банками и торговыми и даже промышленными предприятиями. При посредстве сберегательных банков (saving banks) происходил также и захват денег, скопленных бедняками, — операция громадная, как говорилось в одном французском письме, ибо «сие богатство бедноты [взятое в его массе] в Англии больше, нежели состояния богачей во многих других королевствах»²⁴⁵.

Эти пояснения следовало бы дополнить становлением в Лондоне третьего поколения псевдобанков в интересах вексельных маклеров (bill-brokers), которые основывали учетные конторы (discount houses). Надо было бы также показать, как лондонские частные банки, банки Сити, игравшие роль агентов и корреспондентов региональных банков, имели возможность перераспределять кредит и перебрасывать излишки денег из районов вроде английского Юго-Востока в активные зоны Северо-Запада. Тут игра была достаточно ясная, капиталы распределялись так, как это наилучшим образом отвечало интересам кредиторов, заемщиков и посредников.

Наконец, надо было бы посетить Английский банк, чтобы констатировать:

что он был не только правительственным банком, наделенным в силу такой функции различными привилегиями и обязанностями, но и частным банком, имевшим своих акционеров и бывшим сам по себе весьма выгодным делом: «…акции… с первоначальной стоимостью 100 фунтов стерлингов стоили в 1803 г. 136, а ныне стоят 355 фунтов» (6 февраля 1817 г.)²⁴⁶. На протяжении всего XVIII в. они питали биржевую спекуляцию в Лондоне и в Амстердаме;

что использование кредитного билета Английского банка непрестанно расширялось, захватывая всю страну, а не только столицу и ее район, бывшие с самого начала заповедным полем для этого билета. В Ланкашире, в Манчестере и в Ливерпуле рабочие отказывались получать оплату в билетах частных банков, легко обесценивавшихся у лавочников²⁴⁷. Лондон плюс Ланкашир — это уже было превосходным полем деятельности. Но после 1797 г. билет Английского банка сделался по всей стране заменителем (ersatz) золотой монеты.

Надо было бы также нанести визит на Фондовую биржу (Stock Exchange), куда плотными рядами вступали новые ценности. Число котировок стремительно росло: в 1825 г. появилось 114 новых курсов, из которых 20 приходилось на железные дороги, 22—на займы и банки, 17—на зарубежные горные предприятия (главным образом в Испанской Америке), плюс 11 компаний по производству осветительного газа… Одни только эти 114 новых котировок представляли 100 млн. фунтов²⁴⁸ вовлеченных капиталов, по крайней мере в принципе, поскольку не все капиталы вносились с самого начала.

И уже начался отток английских капиталов в сторону зарубежного их помещения. Это движение, ставшее фантастическим в самом конце XIX в., широко наметилось с 1815 г.²⁴⁹— правда, с разным успехом, — а в 1826 г. даже разразился ужасный кризис. И тем не менее биржевая и финансовая спекуляция и вывоз капиталов через весьма оживленный финансовый рынок будут продолжаться. К 60-м годам XIX в., когда промышленное производство еще росло вовсю (оно почти удвоилось за десяток лет и сохранит высокий темп по меньшей мере до 1880 г.