Время, Люди, Власть. Воспоминания. Книга 2. Часть 4 - [2]

Не помню, чтобы поступали какие-либо донесения о враждебном отношении австрийцев к советским войскам. Да и войска наши вели себя как должно: не вмешивались во внутренние дела Австрийской республики, занимались только своим делом. Их деятельность не вызывала нареканий и не порождала обострений. Тем не менее мы понимали, что войска на территории чужого государства - это не дар Божий, а вынужденная мера, вызванная войной. Однако война вот уже сколько лет, как кончилась, а мы никак не решим вопрос об оформлении результатов окончившейся войны и заключении мирного договора. У нас не было никаких серьезных причин не подписывать мирный договор с Австрией. Сталин сам не раз поднимал этот вопрос. Кроме Сталина никто такие вопросы не мог тогда поднимать, за исключением, может быть, Молотова, пока он оставался министром иностранных дел СССР, то есть до Вышинского[1]. Сталин говорил: "Зря мы не подписали мирный договор. Зачем нам надо было откладывать подписание? Напрасно мы поступили так из-за Триеста, ведь теперь вопроса о нем не существует". Теперь Сталин уже не хотел, чтобы Триест отошел к Югославии, ибо был озлоблен против Тито до невозможности. Готов был даже начать войну с Югославией. Думаю, что он кое о чем на этот счет размышлял, хотя я никогда не слышал прямых разговоров насчет военного нападения на Югославию. Но засылку агентуры и демонстрацию силы Сталин начал проводить сейчас же после разрыва с Тито. На данную тему велись разговоры в Политбюро на даче Сталина, но не обсуждались дела на каком-то официальном заседании.

В тот период жизни Сталина вообще уже никаких крупных заседаний не было. Как мы понимали официальное заседание? Избирается секретариат, ведется протокол постановки вопроса, его обсуждения, обмена мнениями, принимается решение. Ничего этого не было. Сталин был всемогущим богом, окруженным архангелами и ангелами, который мог их слушать, если хотел. Но главное, чтобы они его слушали и делали то, что он говорит, чего он хочет. Так решались все вопросы, и к этому у нас уже все привыкли, и "наверху", и в народе. Претензий не возникало. Изредка по какому-либо вопросу кто-нибудь выскажет свое мнение. Сталин мог учесть это мнение, а иной раз гаркнуть, и довольно грубо: "Куда, мол, лезешь? Ничего не понимаешь в этом деле!". Он сам решал все так, как считал нужным, решение потом оформлялось через аппарат Совета Министров СССР или ЦК партии. Все международные вопросы таким же образом шли по линии Министерства иностранных дел через Молотова, потом через Вышинского. В результате появлялась какая-нибудь нота МИД или "газетное подхлестывание" со стороны ТАСС. Одним словом, приводились в действие государственные рычаги, чтобы повлиять в нужную сторону, в свете понимания вопроса Сталиным, на выбранный объект, на ту страну, против которой или в защиту которой готовились документы. Когда Сталин умер, наша лодка плыла по прежнему руслу, им проложенному, хотя все мы чувствовали, что это ненормально. Касательно мирного договора с Австрией у меня тоже возникла мысль, что надо кончать с этим делом.

Молотов, опять ставший мининдел, не проявлял инициативы, и я решил взять ее на себя. Прежде всего обменялся мнениями с Микояном, поскольку считал его опытным и разумным человеком. С ним интересно было обмениваться мыслями, а другой раз и поспорить по вопросам международной политики или по внутренним проблемам. Я спросил Микояна: "Как ты, Анастас Иванович, смотришь на вопрос о заключении мирного договора с Австрией?". Выяснилось, что он рассуждал так же, как я. Не помню, в это ли время советовался я с Маленковым. Но у меня сложилось убеждение, что нельзя более в этом вопросе ограничиваться разговорами и тянуть, что ненормальность следует ликвидировать, срочно заключив мирный договор с Австрией, вывести оттуда наши войска. Тем самым развязать себе руки, чтобы в полный голос вести пропаганду против военных баз США, которые разбросали свои войска по разным континентам и странам и вели агрессивную, жандармскую политику в отношении стран, находившихся в сфере их влияния, сохраняя на их территории и военные базы. Чтобы говорить в полный голос, организовывать общественность всего мира на борьбу против таких порядков, нам самим следовало увести свои войска с чужих территорий.

Вопрос в первую очередь встал об Австрии. Германия занимала тут особое положение. Австрия же была вовлечена в войну, тогда как Германия по своей инициативе начала ее. И я обратился к Молотову: "Вячеслав Михайлович, хочу с тобой посоветоваться. Как ты смотришь на заключение мирного договора с Австрией? Следовало бы приступить к переговорам с австрийским правительством, уточнить детали и подписать такой договор". Последовавшей реакции я не ожидал: Молотов очень резко отреагировал на мое обращение, доказывая, что нельзя подписать мирный договор, пока у нас существуют разногласия с США по Триесту. Я ему: "Надо бы прийти к какому-то решению и устранить все препятствия, ты и сам это знаешь. Нечего ссылаться на Сталина, он в последний год своей жизни неоднократно поднимал вопрос о мирном договоре с Австрией". Правда, он поднимал сей вопрос в то время, когда Молотов уже не входил в круг людей, которые постоянно бывали у Сталина.