Время греха: Роман - [28]
— Я тоже — Замолчал. Он просто наслаждался ее присутствием. Ему не хотелось произносить какие-то слова, складывать их в предложения, ему просто нравилось сидеть и молча смотреть, любоваться, восхищаться этой женщиной. Но, кажется, это ее тяготило.
— Ну, что ты все молчишь? — Произнесла она, недовольно нахмурив брови. — Давай, раз пригласил — развлекай меня. Рассказывай что-нибудь! — У нее зазвонил телефон — Извини! — Она поболтала с какой-то подружкой, судя по обрывкам фраз, доносившимся до него, обсуждались неведомые косметические проблемы. Закончив говорить, она что-то пояснила по поводу звонившей, но у него не отложилось в памяти, поскольку был занят разглядыванием ее самой, воспользовавшись удачной паузой в разговоре.
— Ну? — Она вопросительно посмотрела.
— Что ты хочешь услышать? — Обреченно вздохнул он.
— Рассказывай о себе! — Она оперлась подбородком на руку и приготовилась слушать.
— Что рассказывать-то?
— Все! Мне интересно все!
— Хорошо. Родился в Ленинграде. Ты ж заметила, что я не люблю название Петербург.
— Заметила. Хотя странно, все говорят Питер, Питер.
— Я считаю, что мы ушли от Ленинграда, переименовав город, но не пришли к Петербургу. То есть находимся где-то на полпути. «Ленинград» — это мое детство, это мои родные, это ленинградские старушки, среди которых была и моя бабушка. Это блокада, это революции, это люди, которых сейчас становиться все меньше и меньше. Поэтому, для меня это слово — ностальгия по старым, прекрасным, но уже невозвратным годам.
А Петербург — история, столица империи, и переименование города просто так, на волне псевдодемократических преобразований, пустой звук. Люди должны быть соответственные, чтобы жить в этом городе. Это могли бы быть ленинградцы, но где они, сколько их осталось, считанные единицы. Ты знаешь, мне бабушка рассказывала одну поговорку — присказку. Задается вопрос: «Где в Ленинграде можно встретить коренного ленинградца?»
— Ну и где?
— Ответ такой: «В бане!» Почему в бане? Да потому, что все оставшиеся коренные ленинградцы живут в коммунальных квартирах, а там часто нет ни горячей воды, ни тем более ванны. Я сам до ухода в армию жил и рос в коммуналке. Можно сказать — я вышел из коммунальной квартиры. Почему мне так дороги и близки ленинградцы. Особенно ленинградские старушки. Знаешь, когда увидишь такую бабульку, одетую плохонько, но аккуратно, с шармом, в шляпке или без нее, просто сердце сжимается. Я сразу вспоминаю свою бабушку, ее подруг. Я помню, как они собирались у нас. Курили папиросы, очень своеобразно и элегантно держа их в руке, не ломая мундштук и, аккуратно постукивая указательным пальцем, стряхивали пепел. Куда все это подевалось? Ушло в невозвратную даль…
Она заинтересовано и, не перебивая, смотрела на него.
— Ты так тепло отзываешься о своей бабушке! Наверно она была замечательным человеком?
— Ты права. Я считаю всем хорошим, что есть во мне, я обязан своей бабушке. Она не имела высшего образования — по своему социальному происхождению ВУЗ был заказан, но ей вполне хватало гимназического, и кроме того, она постоянно всю жизнь не расставалась с книгой. То есть процесс ее образования или самообразования продолжался всю жизнь. Она так и умерла с книгой во сне. И Господь послал смерть ей легкую — уснула и не проснулась. Поэтому тонко и ненавязчиво она прививала и мне любовь к знаниям, к живописи, к литературе, к искусству, к истории. Я бредил Древней Грецией, Римом, крестоносцами, участвовал в раскопках Керкинитиды, это древнегреческий город под Евпаторией. Я несколько лет отзанимался археологией у Пиотровского, не нынешнего, а у отца, уже покойного. Я мечтал об университета, я мечтал стать археологом или географом, мне нравилось рисовать, особенно солдатиков разных времен, разных народов. Но… жизнь повернулась так, что я попал в армию. И опять здесь не малую роль сыграла моя бабушка. У нее было свое представление, и кстати абсолютно правильное, о русском офицерстве. Ее дядя был царским офицером, ушел с белыми и похоронен где-то во Франции. Может даже на Сен-Женевьев-де-Буа. Поэтому тихо и ненавязчиво меня направили в военное училище. Но я об этом абсолютно не жалею. Я считаю, что вынес оттуда все лучшее, что есть в армии. Честь и честность, дисциплинированность и исполнительность, уважение к старшим, требовательность, но и необходимость заботы о подчиненных, об окружающих близких мне людях и многое, многое другое. А когда армия стала разваливаться, как и вся страна, то я понял, что мы никому не нужны. И я ушел, чтобы не маяться бездельем, чтобы не скатиться в полную нищету, чтобы, наконец, не спиться. Вот так.
— Как интересно… — Она удивленно подняла брови. — Первый раз встречаю такого интересного, образованного собеседника.
— Я рад, что тебе не скучно со мной.
— Нет, ну что ты! — Опять затренькал ее телефон, оповещая о пришедшем сообщении. Она внимательно прочитала и быстро — быстро написала ответ.
В ответ на его немой вопрос она пояснила: «Это мой знакомый».
— Знакомый? — Несколько разочарованно протянул он.
— Да, нет! Это совсем не то, что ты подумал. Молоденький мальчик, который мне помогает с компьютером, настраивает, фотографии делает классные. Просто мой друг и не более. Мы обмениваемся с ним месседжами. — Телефон опять тренькнул пару раз, сигнализируя еще об одном сообщении.
Слуги государевы — дети тех, кто стяжал славу России на полях Северной войны, среди украинских степей, белорусских болот и «финских хладных скал». На войне трудно сохранить благородство, но возможно. Молодому офицеру Алексею Веселовскому придется не только пройти через поле брани, но и пережить трагическую любовь, ссылку, потерю семьи, пронести сквозь все испытания верность долгу и присяге, не соблазнившись заманчивыми предложениями сменить государство и службу. Так поступали многие, верно и храбро служившие России, ибо они были иностранцами, наемниками, а не истинными слугами государевыми.
Кто они — слуги Государевы? Это офицеры великой армии Петра. Армии, прошедшей через все горнила Великой Северной войны, испившей всю горечь первых поражений и заслужившей фанфары победы в свою честь при Полтаве. Русские офицеры — сыны дворянские Петр Суздальцев и Андрей Сафонов, их воспитатель, старый солдат Афанасий Хлопов, шотландец, профессиональный ландскнехт Дуглас МакКорин, отвоевавший всю жизнь в разных армиях, но признавший, что ему нигде так не было хорошо, как с русскими, — вот те, кто образовал костяк новой армии Петра.
В российской военной историографии «южное» направление всегда довлело над «северным». Между тем, по своей продолжительности войны Руси — России со Швецией превосходят все конфликты с другими неприятелями. Автор книги использовал немало источников, в том числе и новейшие исследования «северных» войн, материалы последних научных конференций, состоявшихся в прошлом, юбилейном, году, когда отмечались и 300‑летие Полтавской «преславной баталии» и 200‑летие завершения семивекового противостояния — Фридрихсгамский мирный договор, по которому Великое Княжество Финляндское вошло в состав России.
Настоящая книга целиком посвящена будням современной венгерской Народной армии. В романе «Особенный год» автор рассказывает о событиях одного года из жизни стрелковой роты, повествует о том, как формируются характеры солдат, как складывается коллектив. Повседневный ратный труд небольшого, но сплоченного воинского коллектива предстает перед читателем нелегким, но важным и полезным. И. Уйвари, сам опытный офицер-воспитатель, со знанием дела пишет о жизни и службе венгерских воинов, показывает суровую романтику армейских будней. Книга рассчитана на широкий круг читателей.
Боги катаются на лыжах, пришельцы работают в бизнес-центрах, а люди ищут потерянный рай — в офисах, похожих на пещеры с сокровищами, в космосе или просто в своих снах. В мире рассказов Саши Щипина правду сложно отделить от вымысла, но сказочные декорации часто скрывают за собой печальную реальность. Герои Щипина продолжают верить в чудо — пусть даже в собственных глазах они выглядят полными идиотами.
Роман «Деревянные волки» — произведение, которое сработано на стыке реализма и мистики. Но все же, оно настолько заземлено тонкостями реальных событий, что без особого труда можно поверить в существование невидимого волка, от имени которого происходит повествование, который «охраняет» главного героя, передвигаясь за ним во времени и пространстве. Этот особый взгляд с неопределенной точки придает обыденным события (рождение, любовь, смерть) необъяснимый колорит — и уже не удивляют рассказы о том, что после смерти мы некоторое время можем видеть себя со стороны и очень многое понимать совсем по-другому.
Есть такая избитая уже фраза «блюз простого человека», но тем не менее, придётся ее повторить. Книга 40 000 – это и есть тот самый блюз. Без претензии на духовные раскопки или поколенческую трагедию. Но именно этим книга и интересна – нахождением важного и в простых вещах, в повседневности, которая оказывается отнюдь не всепожирающей бытовухой, а жизнью, в которой есть место для радости.
«Голубь с зеленым горошком» — это роман, сочетающий в себе разнообразие жанров. Любовь и приключения, история и искусство, Париж и великолепная Мадейра. Одна случайно забытая в женевском аэропорту книга, которая объединит две совершенно разные жизни……Май 2010 года. Раннее утро. Музей современного искусства, Париж. Заспанная охрана в недоумении смотрит на стену, на которой покоятся пять пустых рам. В этот момент по бульвару Сен-Жермен спокойно идет человек с картиной Пабло Пикассо под курткой. У него свой четкий план, но судьба внесет свои коррективы.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.