Время героев - [64]

— И он отпускал бандитов под честное слово? — спросил Валериан, наклоняясь к жене.

— Нет, — ответила она коротко, потому что уже управилась с поясом, и руки её скользнули под полы халата...

III

По средам Мадатовы принимали. Когда они месяца три назад поднялись из Чинахчи в город, Валериан предложил жене устраивать званые вечер, как, он это знал, делали знатные семьи в столице. Софья ещё была слаба, но с радостью схватилась за предложение: ей и самой хотелось чем-нибудь занять себя и отчасти стать помощницей мужу. Общество в Шуше было самое примитивное, но всё-таки собирались в доме люди, заполняли большую залу, пили вино и пунш, танцевали, играли в карты, беседовали, рассказывали хозяйке о простой человеческой жизни, что клубилась в соседних улицах, отдалённых селениях. Больше всего Софья Александровна хотела бы видеть в своём доме Новицкого, выловить в толпе тонкую, сутуловатую фигуру, услышать глуховатый, чуть пришепетывающий голос; обменяться суждениями о недавно прочитанных книгах, пофлиртовать, пофехтовать колкостями. Но тот, увы, пропал с того самого утра, когда тайно выехал из потайной калитки старого замка. Поднялся в горы со своим казаком, да затерялся, не спустился назад в Кахетию, не прорвался вперёд к Сулаку, как собирался. Беспокоилась не только она одна, но и князь, как случайно удалось ей узнать, осведомлялся в Тифлисе, но ответ был обескураживающий: не появлялся ни в одной из крепостей Терской линии.

— Не пропадёт, — твёрдо уверил Софью Мадатов, когда она посетовала на молчание Новицкого. — Ты неправильно думаешь, что он слабый. В рукопашной, один на один, Новицкий, может быть, и немного стоит. Но если надо держаться, я лучше его поставлю. Зубами вопьётся, но ни на шаг не отступит...

Где-то, стало быть, Сергей Александрович держался, пробивался в снегах, облаках, цеплялся за скалы, коротал морозные ночи, дожидаясь не слишком тёплого утра, а в доме Мадатовых собирались другие люди. Приходил пристав Непейцын, ражий, дюжий, штабс-капитан в отставке; от его голоса едва ли не прыгала на полках посуда, и ни одну служанку он не мог пропустить, чтобы не облапить, не шлёпнуть. Софья Александровна делала ему замечания, но пристав только похохатывал снисходительно, и видно было, что человек искренне не может взять в толк, как кому-то может быть неприятно то, что ему доставляет хотя бы толику удовольствия.

Появлялся купец Курганов, Иван Христофорович; маленький, кругленький человек, у которого постоянно потели ладони, и, перед тем как подойти к ручке княгини, он вытирал их, как ему казалось, совсем незаметно, проводя руками по бокам длинного архалука, и всё равно позволял себе дотронуться одними лишь пальцами, и красные жирные губы останавливал на волосок от кожи.

Приходил советник хана Мирза Адигезаль-бек. Властитель одного из татарских племён, он служил достаточно долго русским. Начинал переводчиком у статского советника Ковалевского, посланного в Тифлис ещё императором Павлом. Затем выполнял секретные поручения генерала Лисаневича[52], после несколько лет помогал разбираться с делами Ермолову, а недавно направлен был из Тифлиса в Шушу. К пятидесяти годам он, как восточный человек, чрезмерно отяжелел, но ещё мог подняться в седло без посторонней помощи и удерживаться в нём часов по восемь, по десять кряду. Он хорошо говорил по-русски, путая лишь иногда окончания мужского и женского рода. Его чёрные выпуклые глаза были постоянно полуприкрыты, но когда он поднимал веки, лицо принимало вид откровенной, будто бы детской хитрости, к которой подмешивалась далеко запрятанная жестокость.

Эти люди и уселись за ломберный стол в доме Мадатовых в среду, через пять дней после того, как князь встретил и уничтожил банду грабителей, прорвавшихся в Карабах. Четвёртым в компании оказался Джафар-ага, родственник хана. Он считался официальным наследником Мехти-кули, но уже заждался своей очереди править. Недавно Джафару минуло сорок, а между тем дядя его выглядел бодро и вовсе не собирался уступать свою власть. Наследник нервничал и торопился, о чём, безусловно, было известно хану. Да ещё между ними, как говорили, была давняя кровь, пролитая хотя и русскими, но не без участия совсем юного тогда ещё Джафара-аги.

Почти два десятка лет назад Ибрагим-хан, тот самый, что отстоял Шушу во время первого нашествия Ага-Мухаммеда, задумал переметнуться к персам. Россия воевала с Ираном, те наступали, и хан был уверен, что пришельцы с севера вот-вот отступят из Карабаха. Чтобы они не захватили его с собой, хан задумал покинуть Шушу, а потом вернуться в город с войсками Аббаса-мирзы. Об этом плане и уведомил Лисаневича юный Джафар. Ибрагим-хан погиб в стычке, но ханом сделался его старший сын, а вовсе не внучатый племянник. Мехти-кули знал о доносе Джафара, но терпел предателя рядом, опасаясь гнева русских и тяжести непонятного их закона. А те ещё вдобавок приставили к нему Адигезаль-бека, служившего Лисаневичу как раз в год гибели Ибрагима. Хан понял, что ему готовят ловушку.

Валериан бродил по зале. Он так и не приучился к картам. Для азартной игры ему недоставало слепой веры в удачу, для коммерческой — привычки скрупулёзно рассчитывать сложные комбинации. Иногда он садился за стол, если нужно было составить компанию, играл, проигрывал, расплачивался с лёгким сердцем, искренне недоумевая, как способен тот же Карганов помнить наизусть всю колоду — и те карты, что вышли, и те, что оставались ещё в игре; купец, кажется, доподлинно знал даже комбинации на руках у каждого игрока, хотя никто не подозревал его в нечестных приёмах. Ну, усмехался Валериан про себя, наверное, так же он вёл свои купеческие дела, не доверяя приказчикам, твёрдо зная, сколько штук китайского шёлка хранится на его складе.