Время героев - [102]

— Там Абдул-бек, — крикнул юный Темир, чьим глазам братья доверяли безоговорочно.

Сергею и самому показалось, что он разглядел белую лошадь белада, и юноша только подтвердил его опасения.

— Ты был прав, — кинул ему Атарщиков уже на скаку. — Они знают короткий путь. Не дай бог, переймут у нас дорогу. Ну, держись...

Снова они долго не видели преследователей и только предполагали, что те, также напрягая все силы, торопятся перерезать им путь. Опасались, что из любой балки вдруг с визгом и гиканьем выскочит многочисленная засада. Час они скакали, полтора, два, Новицкий уже не различал времени. Он забыл про посадку, и горскую, и гусарскую, горбился, опустил руки с поводьями, почти зарывая их в гриву.

Дикий вопль Атарщикова выдернул его из серой пелены забытья.

— Наши, Александрыч! Ей-богу, наши!

Далеко впереди, верстах, наверное, в двух, на том берегу Сунжи стояло несколько рядов армейских палаток. Как позже узнал Новицкий, майор, комендант Грозной, узнав о рискованном предприятии, что затеял казак, приказал одной роте с орудием выдвинуться вперёд, чтобы перенять возможную погоню. Старик ощущал и свою вину за то, что в плен попал доверившийся ему человек, и хотел помочь ему всем, что только было в его небольших силах.

Но тут-то и преследователи выскочили на холм не более что в полуверсте. Обе группы гикнули и пустили лошадей во весь мах. Скачка, которую обещал Сергею Атарщиков, началась.

Новицкий держался в седле уже из последних сил, почти бросив поводья, надеясь только на ум и опыт животного, что выносило его двое без малого суток. Им повезло. Широкий, длинный овраг пересёк дорогу всего в двухстах саженях от ближнего берега Сунжи. Они быстро спустились по отлогому склону и, понукая, нахлёстывая утомлённых коней, поднялись на противоположный, обрывистый раньше, чем подоспела погоня. Теперь у этого препятствия даже двое решительных и метких стрелков могли задержать врага намного более сильного. А те, кто решился всё-таки обогнуть балку, попали бы неминуемо под картечь, посланную с того берега. Орудие стояло впереди лагеря, и фейерверкер с зажжённым фитилём ожидал только приказа.

— Скачем! — крикнул Атарщиков. — Они останутся, они не решатся.

Но Беталу казалось стыдным расходиться, не обменявшись хотя бы выстрелом. Он выхватил ружьё из чехла, не сходя на землю, приложился и выстрелил. Высокий всадник, Сергей был почти уверен, что это Зелимхан, схватился за шею и покатился вниз головой. Бетал вздыбил коня, потряс над головою винтовкой и выкрикнул свирепый боевой клич. Несколько выстрелов ударило с той стороны, но пули, выпущенные второпях, прожужжали напрасно. Бетал снова взвизгнул и хотел уже поворачивать к берегу, но тут Абдул-бек увидел его в прогале порохового дыма, лениво поднимавшегося над землёй, и также, выдернув винтовку из-за спины, мгновенно прицелился и ударил. Бетал безмолвно развёл руки, выпустил винтовку и начал клониться на сторону. Темир в два конских прыжка очутился рядом и подхватил брата, перекладывая к себе на седло.

Новицкий завопил дико, забираясь высоко до визга, и кинулся к ним.

— Куда, Александрыч, вернись! — кричал ему вслед отставший Атарщиков.

Один взгляд на лицо Бетала сказал Сергею, что горец мёртв. Новицкий выхватил у Темира винтовку, хотел было прицелиться, но тут с той стороны балки снова хлестнули выстрелы. Словно раскалённый шомпол вошёл Сергею в нижнюю часть живота над левым бедром. Кровавый туман поплыл перед глазами; он даже не почувствовал, как медвежьи лапы Атарщикова обхватили его и пригнули насильно к гриве...

III

Новицкий плохо помнил, как его доставили в крепость. Весь путь он провёл в полузабытьи, то всплывая наверх к немилосердно палящему солнцу, к приступам чёрной боли, что накатывала волнами, заливая тело от паха до горла; то вновь проваливаясь в спасительное беспамятство.

По-настоящему очнулся он уже в Грозной, когда тамошний лекарь запустил в рану металлическую чашку зонда, надеясь извлечь застрявшую пулю. Сергей закричал, забился, но двое солдат, помогавших врачу, навалились ему на грудь и на ноги, прижали к столу. Новицкий выл, а врач, словно не слыша, как заходится раненый, спокойно нащупывал кусочек свинца, к счастью, только скользнувший по краю кости, обломивший, но не раздробивший её.

Впрочем, доктор уверен был, что Новицкий не выживет.

— Пять-семь дней промучается, а там всё одно гангрена. С такими ранами — только на кладбище, — сообщил он майору Головину в тот же день.

— Жаль, жаль, — сокрушённо покрутил головой комендант. — Хороший был человек, хоть и штатский. Но храбр; не отчаянный, а именно стойкий. Люблю я таких.

Граф Бранский, который присутствовал при разговоре, тоже похвалил храбрость и ум Новицкого, но и напомнил, что тот почти десять лет служил офицером и в Преображенском полку, и в Александрийском гусарском. После этого Новицкого, хотя и оставили в той же сырой землянке, именуемой лазаретом, но отделили за занавеску, как офицера, хотя и бывшего.

Сергей и сам понимал, что долго он так не протянет. Рана его опухла, гноилась. Дважды в день доктор осматривал её и копался в канале зондом, пытаясь извлечь мелкие кусочки кости; не то чтобы он надеялся вытянуть Новицкого с того, уже близкого света, но считал, что этими ужасными процедурами исполняет свой долг. Он работал и даже, кажется, слегка напевал, не то насвистывал, а Сергей корчился и вопил, тщетно пытаясь зажать рот углом казённого одеяла. Выцветшее, полуистлевшее сукно пахло потом, кровью, гноем, мочой и смертью.