Время гарпий - [25]
Из вузовского курса она даже помнила слова поэта Вячеслава Иванова: «Мы идем тропой символа к мифу», которые запомнила лишь из-за давней встречи со Сфейно. Тогда ей было просто любопытно, что запел бы этот Вячеслав, если бы ему довелось на самом деле столкнуться с теми, кого он считал бесплотными мифическими фигурками, раз он категорически утверждал, будто «утопические идеи мифотворчества» являются всего лишь «всенародным искусством, преображающим мир». Интересно, а что бы он счел за миф, если бы при нем его ожившие герои разодрали бы на портянки парочку его коллег из кружка символистов, подпевавших ему: «миф — постулат мирского сознания»?…
Никто из них так и не понял, что пока они говорили о «мифах» с той долей развязности, которой бы не допустили, если бы сами хоть на йоту верили сказанному, возле них уже кружили те «крылья бури», после которых и жизнь, и творчество надолго утратили смысл… Но они все болтали и болтали… о «бессознательнохудожественном представлении о мире», демонстрируя потрясающие образчики неприятия жизни такой, какая она есть.
В институте ей пришлось писать курсовую работу по статье Андрея Белого «Магия слова». Тогда она с ехидством отметила про себя, что крошечными ручками он пытался примерить невероятно тяжелую для его головы золотую корону Каллиопы.
Когда я говорю: «Месяц — белый рог», конечно, сознанием моим не утверждаю я существование мифического животного, которого рог в виде месяца я вижу на небе; но в глубочайшей сущности моего творческого самоутверждения не могу не верить в существование некоторой реальности, символом или отображением которой является метафорический образ, мною созданный. Поэтическая речь прямо связана с мифическим творчеством; стремление к образному сочетанию слов есть коренная черта поэзии.
— Да, и пока они болтали, лишая слова присущей им силы, смерть подошло к ним вплотную, — поняв, о чем она думает, сказала Сфейно. — В 1905 году, когда можно было еще многое исправить, некоторые символисты за деньги «сотрудничали» в первой легальной большевистской газете «Новая жизнь». С их «мифическими» манифестами там была напечатана и статья Ленина «Партийная организация и партийная литература», которая исковеркала жизнь многих Каллиоп.
— Но этого же все равно не может быть, — упрямо сказала Эрато, разделываясь с ореховым пирожным в шоколадной глазури. — Было бы глупо вообразить, будто мы сейчас пьем чай, говорим о поэтах-символистах, — только потому, что Каллиопа пишет это в своем романе… потому что ей надо, чтобы мы это сказали для ее диалога! Это же глупо!
Бросив ложку на стол, поперхнувшаяся в смехе Сфейно схватила вышитую розами салфетку.
— Ты иногда скажешь… так хоть стой, хоть падай! — сказала она, вытирая глаза. — Ладно, только не обижайся больше, а то мы так весь вечер просмеемся, а обсудить надо многое. Я никогда не мешала тебе делать твои глупости, которые ни в один роман не вставишь. Потому, что в тебе сокрыта беспечная сущность пятой музы. Эрато — это муза скоротечной молодости, когда каждый сделает свои глупости, здесь ничего не поделаешь. Хотя ты всегда строишь такие грандиозные планы, так тщательно все рассчитываешь, а что в результате?.. Но сейчас все это уходит, и мне жаль.
Эрато подумала, что если бы Сфейно было на самом деле ее жаль, она бы нашла способ добавить ей немного золотого песка. Вспомнив, что Холодец сказал, что не может причинить ей вред, пока она — муза.
— Смотри, тебе уже невыносима мысль, что Холодец наполнить сеть твоими фотографиями ню, — насмешливо продолжила Сфейно. — Скажи, смутило бы это хоть на секунду настоящую Эрато? Нет. Сколько лет исполнилось тебе, как ее физическому воплощению? Тридцать семь? Пока ты выглядишь прекрасно, но время Эрато истекает. Посмотри на часы — у тебя очень мало времени. Никем из муз тебе больше не стать, все места заняты! Холодец и смеялся над твоими потугами стать банкиршей, участницей ралли и прочее. Он понял, какие мысли тебя гложут! Ты решила, что, побывав Эрато, сможешь «переквалифицироваться»? Возможно, смогла бы! Но только, если бы ты поддержала Каллиопу, поскольку именно она назначает старших муз. А ты этого не сделала, поэтому над тобой и посмеялся Холодец. Ты бы могла преуспеть в сложных жанрах классического искусства и стать одной из младших муз. Но ты-то выбрала самое легкое — эрос. И очень скоро твоя власть закончится. И тогда Холодец явится за твоей душой, на которую будет иметь полное право. Вот так и становятся «всего лишь персонажами». Как только человек начинает бояться выйти из назначенного ему амплуа, он становится «персонажем», приколотым булавкой к листу бумаги.
— И все же я бы предпочла никогда не сталкиваться с вашими мифами, — призналась Эрато. — Я в них совершенно ничего не понимаю и вряд ли кому-то могу чем-то быть полезной. Мне бы только понять, как сделать так, чтобы… вырваться из этого эпоса Каллиопы, чтобы никогда больше не сталкиваться с… героями мифов и легенд.
— Боюсь, ты неправильно поняла появление Холодца с отнятой душой, он ведь таким образом предъявил права и на твою душу, — заметила Сфейно. — Сейчас он попросил с тебя мелочь — вернуть несколько перышек его любимым сиренам, которые и самому сильному герою могут внушить вожделение смерти. Ему это очень удобно, тоже ведь надо своих птичек кормить. А они могут сожрать лишь преданную своим хозяином душу. В этом смысл песен сирен: не живи, дай себе умереть без сопротивления. Они и жизнь рассматривают как физиологический процесс умирания.
