Время Ф - [21]

— Да. В девятнадцать.

— Отлично. Я договорюсь с вашим медицинским кабинетом и моими профессорами-академиками. Да, так и поступим. Привезем заранее компьютеры-спектрографы, банки-склянки, всё подготовим… Жду тебя в начале седьмого в медкабинете колледжа пророка Иеремии. Надеюсь, за четверть часа управимся, ну, за полчаса. И ты чудненько попадешь на свой бал-маскарад.

Ганя не пустила Митю на похороны Мухтара, сказав, что это их семейное дело, и следующий день Блюма прошел в учебной суматохе. Три семинара подряд. Лабораторная работа. Очередь в буфете за сосисками. Путаница с аудиториями из-за того, что одни преподаватели внезапно заболевали из-за плохой погоды, а другие преподаватели, наоборот, внезапно выздоравливали и являлись на занятия, когда их никто не ждал.

Уставший Блюм вошел в медицинский кабинет в четверть седьмого. Там его ждали ганин папа и два старичка-врача в белых халатах, совершенно опереточного вида: в круглых очках, с седыми бородками, со словечками «ну-с, милостивый государь» и «так-так, голубчик». Мите померили давление. Стали выслушивать легкие и тоны сердца. Старички многозначительно переглядывались за митиной спиной. Потом они заставили его приседать двадцать раз, после чего снова слушали сердце, легкие. «Вдох-выдох. Не-ды-шать». «Дышать». «Сколько вам лет, молодой человек?» «Свинкой болели? Очень хорошо». «Краснуха, гепатит, ветрянка?» «Прививки?» Профессора водили вдоль тела Блюма пищащей электрической рамкой, наподобие миноискателя, заставляли Блюма следить за перемещением блестящего молоточка, сводя его глаза к носу и наоборот. «Проверим нервную реакцию, — и Мите чертили холодным предметом по голой спине, — »так-так-так, очень хорошо, раздевайтесь, ложитесь». Митя снял джинсы. «Нет, молодой человек, вы нам нужны в первозданном виде, чтобы ничто не мешало циркуляции энергии. Трусы, будьте любезны. Носки тоже снимайте. Ложитесь, здесь. Простыночка чистая». Митя улегся на холодную твердую больничную каталку.

Старички стали смазывать ему запястья и лодыжки жидкостью из специальной красивой баночки. Надели манжеты, подсоединили контакты. Зажужжали приборы. Митя смотрел на ползущую из самописца ленту с кривыми линиями и думал, что исследование его организма затягивается. А Митя хотел попасть на вечер этой самой самодеятельности, потому что Феликс Борисов должен был спеть пару своих песен под гитару, а митино отсутствие было бы невежливым. А еще три толстенькие девчонки из параллельной группы обещали исполнить танец живота, и Мите никак не хотелось пропустить это событие. Обо всем этом думал Блюм, лежа в проводах и мигая лампочками, как новогодняя елка. Старички надели на митину голову наушники. Теперь он слышал их измененные динамиками голоса как бы внутри самого себя. Доктора достали ноутбуки и очень долго сосредоточенно клацали по клавиатурам своими наманикюренными профессорскими пальцами. «А теперь наденем вот это», — Мите на голову напялили серебристый металлический шлем с проводками, и Митя перестал что-либо видеть. «Так-так-так, чудесно, просто замечательно». «Так, Дмитрий, сейчас мы вас, батенька, отвезем в соседний кабинет, там у нас оборудование посерьезней. И на этом всё закончится. Еще несколько минуточек, и всё.

— Евлампий Агафонович, соблаговолите помочь. Мы, батенька, накроем вас защитным одеялом, — и на Митю опустилось тяжеленное свинцовое одеяло, какие используют рентгенологи. Его быстро-быстро повезли на больничной каталке. В наушниках стало шуметь. Раздался незнакомый безразличный голос: «десять, девять, восемь…» Шум в наушниках превратился в свист, потом в рев и грохот, сотрясавший Блюма с головы до ног. «Четыре, три, два…» С Блюма сняли тяжелое одеяло и поставили на ноги. Он ничего не видел в стальном шлеме с проводками. Но ему показалось, что он стоит на открытой стартовой площадке космодрома, а перед ним широкая степь. Реактивный грохот в наушниках стал невыносимым. «один, ноль…» Грохот стих. «Космонавт Митя Блюм вернулся с Марса! Ура, товарищи!» В наушниках зазвучал марш космонавтов «заправлены в планшеты космические карты» и Митя даже с плотным шлемом на голове увидел, что кругом зажегся яркий свет. «Черт знает что», — подумал Митя и стащил шлем с головы.

Он стоял на сцене в актовом зале. В зале было много людей. Совершенно голый Блюм стоял на сцене в свете прожектора. В руках у него был идиотский шлем с мигающими лампочками. Звучал марш космонавтов. Митя остолбенел. Он буквально не мог пошевелиться. Раздался хохот. Студенты почти все ржали, преподаватели были в веселом замешательстве. Прямо в первом ряду сидела Рыжая девушка и смотрела на Блюма. Растерянность и ужас были в ее глазах. Мите показалось, что Рыжая девушка точно так же оцепенела, как и он сам. А в глубине зала, возле окна стояла Ганя. Как говорится, ни один мускул не дрогнул на ее лице. Она смотрела на Блюма холодно и спокойно. «Тáк вот, значит,» — подумал он и медленно повернулся на ватных ногах. Раздался новый взрыв хохота — на голой спине Блюма черным маркером был сделан неприличный рисунок. Митя бросился бежать, не выпуская из рук шлема, мигающего лампочками. Он не соображал, куда бежит. Коридоры колледжа были пусты. Митя добрался до медицинского кабинета, где он оставил одежду. В кабинете не было ни профессоров-затейников, ни ганиного отца, ни бутафорских приборов. Ничего. Митиной одежды тоже не было. Буря бушевала в душе Блюма. Ненависть, обида, стыд, возмущение кипели в нем.