Время «Ч» - [50]

В это время раздался призывный звук горна, и на аллее появился строй мальчишек и девчонок: красные галстуки, зеленые фуражки, бескозырки, гюйсы… Сахненко, улыбаясь, глядел на этот ручеек радостных детских лиц и вспоминал свое детство.

…В чисто выбеленной, увешанной рушниками комнате стоял таинственный сундук. Собственно говоря, по внешнему виду ничего необычного в нем не было. Загляни в любую хату села, и в каждой найдешь такой — тяжелый, окованный железными обручами, покрытый домотканым ковриком. В них хранят шитые узорами сорочки, пестрые ленты, выходные, мазанные салом, сапоги. Но этот сундук все-таки был особенный. Чуть только щелкал с мягким звоном замок, и начинали скрипеть старые петли — Иван был уже тут как тут. Его не интересовали ни монисты сестер, ни яркие ленты, ни черевички. Он с нетерпением ждал той минуты, когда мать доберется до дна. Там, на дне. лежала аккуратно сложенная матросская форма: потертый бушлат с блестящими пуговицами, брюки, полосатая тельняшка и флотская бескозырка, на ленточке которой потускневшими от времени золотыми буквами было написано: БРОНЕНОСЕЦ «КНЯЗЬ ПОТЕМКИН-ТАВРИЧЕСКИЙ».

Да, отец Ивана в 1905 году служил на этом легендарном корабле. Мечтал он тогда о счастье трудового народа, и когда на броненосце вспыхнуло восстание, его молодая душа свято верила: наконец-то счастье, как утренняя зорька, засияло над родной землей. Но не так сталось, как думалось и хотелось.

Потом были арест, тюрьма, побег… Но вера не гасла: прошел с нею Сахненко сквозь все испытания. А когда была завоевана лучшая доля, принес он на Днепровщину, в белую хату флотскую форму, как память о своей матросской славе. Жинка вычистила ее, пересыпала махоркой, чтобы не поела моль, и уложила на самое дно размалеванного узорами сундука.

Раз в году, в погожий весенний день, содержимое сундука выносили во двор. Весть об этом сразу облетала всех ребятишек села. Они повисали на плетнях и, вытаращив глаза, восторженно глядели, как ветерок колышет тельняшку, брюки, бушлат и бескозырку. Даже взрослые, и те норовили пройти мимо, чтобы взглянуть на историческую форму.

Однажды, когда дома никого не было, Иван нашел ключ от заветного сундука. Открыл его и осторожно вытащил форму. Он облачался в нее медленно и торжественно. И хотя бушлат висел на нем, непомерно длинны были брюки и бескозырка сползала на глаза, но все равно он почувствовал себя настоящим матросом.

Иван глянул в зеркало и обомлел — сзади, на пороге, стояли родители.

— Ты что робыш? — испуганно воскликнула мать. — Ну-ка, снимай! Живо!

Но Ивана — послушного, тихого Ивана — точно подменили. Он стоял посреди горницы, высоко подняв голову, и строго ответил:

— Не сниму.

Мать растерянно опустила руки.

— Не сниму! — твердо повторил Иван.

Отец поглядел на мальчонку удивленным взглядом, обошел его со всех сторон и вдруг серьезно сказал:

— Не мешай ему, мать, пусть привыкает…

Пролетели годы. И вот посреди двора пограничного отряда, как некогда посреди горницы, стоял двадцатилетний Иван Сахненко. Была на нем пригнанная по росту, но не совсем привычная после пиджака нараспашку, форма, а сердце стучало так же радостно, как тогда в детстве.

А потом был первый выход на границу. Иван Петрович на всю жизнь сохранил его в памяти.

…Дождливый, ветреный вечер. Наряд пересек шоссе и углубился в буйные заросли кустарника. Холодно, мокро… Сахненко поднял капюшон плаща. Старший наряда, заметив это, строго спросил:

— А слушать кто будет?

Ивану стало неловко, и он поспешно сбросил капюшон.

Петляя по кустарнику, пограничники наконец выбрались на крутую, скользкую тропинку и спустились по ней к берегу. Шумел ливень. Грозно билось о прибрежные скалы Черное море. Дозор, внимательно осматривая каждый камень, медленно пошел по самому краю родной земли…

Вскоре Сахненко освоил все премудрости нелегкой пограничной службы. Он мастерски стрелял из всех видов оружия, великолепно знал приемы рукопашного боя и даже входил в сборную команду отряда по «пограничному многоборью». Все это затем пригодилось ему в тяжелых, кровопролитных боях. А война была не за горами…

3

Машина быстро приближалась к Севастополю. Слева промелькнули Балаклавские высоты — там держал оборону их пограничный полк. Справа дыбилась Сапун-гора. На ней наши войска вдребезги разбили фашистские части. Но это было уже позже — в 1944 году…

Навстречу автомобилю выбежали окруженные скверами и газонами кварталы новостроек, стеклянные кристаллы современных магазинов и кафе. А затем появились «классицистского» обличия послевоенные постройки из такого знакомого белого инкерманского камня.

Поколесив по улицам города, автомобиль снова выехал к морю и остановился у двухэтажного здания заставы.

Сахненко торопливо вышел из машины. У входа висела плита, сделанная из серебристого металла. На ней было выбито: «Пограничная застава имени Героя Советского Союза Рубцова Герасима Архиповича, героически погибшего в июле 1942 года».

Во дворе стоял памятник герою. Сахненко подошел к нему, пристально вглядывался в знакомые черты командира… За спиной кто-то деликатно кашлянул. Иван Петрович оглянулся. Перед ним стоял невысокий, сухощавый офицер.