Времетрясение. Фокус-покус - [22]

Я сам никогда не верил в Бога, потому что меня воспитали интересные и, безусловно, порядочные люди, которые – как и Томас Джефферсон, и Бенджамин Франклин, – тем не менее скептически воспринимали слова священников, пытавшихся объяснить, как все устроено в этом мире. Но я понимал, что Берни потерял что-то важное и благородное.

И опять же мне это не нравилось. Не нравилось именно потому, что мне очень нравился Берни.

Несколько лет назад я выступал в Ассоциации гуманистов на гражданской панихиде по доктору Азимову. Я сказал: «Айзек теперь на Небесах». При всем желании я не смог бы сказать ничего смешнее, если учесть, перед кем я выступал. Гуманисты едва не попадали с кресел от смеха. Зал буквально взорвался. Все это напоминало сцену военного трибунала из рассказа Траута «Ничего смешного» за пару минут до того, как на дне Тихого океана раскрылась гигантская трещина, поглотившая атомную бомбу, «Гордость Джой» и все остальное.

Когда я умру, не дай бог, мне бы хотелось, чтобы какой-нибудь шутник сказал обо мне: «Он теперь на Небесах».

Я люблю спать. Я уже рассказывал в другой своей книге, как сочинил новый текст реквиема на старую музыку. В моем реквиеме говорилось о том, что было бы очень неплохо, если бы загробная жизнь представляла собой вечный сон.

На небесах и без того уже хватает игр в бинго и камер пыток.

Вчера, в среду, 3 июля 1996 года, я получил хорошо написанное письмо от человека, который вообще-то не просил, чтобы его рожали. Он провел много лет в наших несравненных исправительных учреждениях, сначала – как малолетний преступник, а потом – уже как совершеннолетний. Скоро его должны выпустить на свободу, где у него нет ни родных, ни друзей. После десятилетнего перерыва его снова пристукнет свободой воли. Что ему делать? Как быть?

И вот я, почетный президент Американской ассоциации гуманистов, написал ему сегодня ответ: «Вступите в церковь». Я написал так потому, что человеку – и особенно такому вот взрослому беспризорному ребенку – нужна семья. Или что-нибудь вроде семьи.

Я не мог посоветовать ему сделаться гуманистом. И вообще не стал бы советовать этого большинству жителей нашей планеты.

Немецкий философ Фридрих Вильгельм Ницше, болевший сифилисом, говорил, что лишь глубоко верующий человек может позволить себе роскошь религиозного скептицизма. Гуманисты, в массе своей образованные и культурные люди, представители среднего класса, вполне довольные своим положением и нашедшие свое место в жизни – и я отношусь к их числу, – не нуждаются в Боге, поскольку находят достаточно радости в простом человеческом знании и надежде. Большинство людей этого не умеют.

Французский философ Вольтер, автор «Кандида» и патриарх гуманизма, скрывал свое презрительное отношение к Римско-католической церкви от своих необразованных, простодушных и богобоязненных слуг. Потому что знал, что религия служит им главной опорой в жизни.

Немного волнуясь, я рассказал Трауту летом 2001 года об этом совете, данном мной человеку, которого должны были вскоре выпустить из тюрьмы. Траут спросил, не получал ли я еще писем от этого человека и не знаю ли я, что с ним стало за последние пять лет – или даже за десять, если считать повтор после времетрясения. Я ответил, что не получал и не знаю.

Он спросил, не пытался ли я когда-нибудь вступить в церковь, просто ради интереса – чтобы посмотреть, на что это похоже. Он сам однажды попробовал. Я ответил, что в церковь меня никогда не тянуло, и я обратился туда лишь однажды, когда мы с Джилл Кременц, моей тогда еще будущей второй женой, вдруг решили, что это будет прикольно и весело – и к тому же шикарно, – если мы обвенчаемся в симпатичной протестантской церквушке в диснеевском стиле, неподалеку от нас – на пересечении Восточной двадцать девятой улицы и Пятой авеню в Манхэттене.

«Когда там узнали, что я разведен, – сказал я, – мне предписали пройти покаяние, дабы очиститься от греха. Выдали целый список этих самых покаянных процедур. А иначе, сказали, нас не повенчают».

«Ну, вот, – сказал Траут, – а теперь представь, сколько бы всего на тебя навалили, будь ты бывшим заключенным. А если этот бедняга, который тебе написал, все же сумел найти церковь, где согласились его принять, сейчас он скорее всего снова сидит за решеткой».

«За что? – спросил я. – За то, что выгреб всю мелочь из кружки для сбора пожертвований в пользу бедных?»

«Нет, – сказал Траут, – за то, что порадовал Господа нашего Иисуса Христа, застрелив насмерть врача, делающего аборты».

22

Я не помню, что делал в тот день, 13 февраля 2001 года, когда ударило времетрясение. Скорее всего, вообще ничего не делал. Я точно уверен, что не писал новую книгу. Мне тогда было семьдесят восемь, побойтесь Бога! Моей дочери Лили было восемнадцать!

А старина Килгор Траут по-прежнему писал рассказы. Сидя на своей койке в приюте, где все думали, что его зовут Винсент Ван Гог, он как раз начал новый рассказ «Альберт Харди». Историю о рабочем из Лондона по имени Альберт Харди. Этот Альберт родился в 1896 году с головой между ног, а гениталии росли у него из шеи, тонкой, как цукини.