Времена оттепели прошли - [7]

Теперь я страшный педант – таким меня воспитала бабушка. Благодаря ей я так и не смог привыкнуть к советскому образу жизни. А в найденных документах значилось, что моя бабушка – «княгиня Шаховская, урожденная города Парижа». И единственное, что я смог сделать для нее, – это выбить на ее гранитной плите: «Княгиня Шаховская, урожденная города Парижа».

Среднеобразовательные школы

Так сложилось, что за свою жизнь я поменял пять школ.

Моей первой школой стала 199-я – теперь это гимназия при Русском музее. Она появилась в 30-е годы и поначалу была восьмилеткой. Школа размещалась в трехэтажном здании на площади Искусств (первоначальное название − Михайловская площадь), то есть Судьба как в воду глядела. Но не успела школа сделать и первого своего выпуска, как грянула Великая Отечественная война. Школа стала госпиталем, а с окончанием войны она вновь стала восьмилетней, для обучения мальчиков. В 50-е годы, когда вновь было введено совместное обучение девочек и мальчиков, увеличилось и число классов в школе, а в 60-е годы она стала десятилеткой.

С 1989 года начался новый этап в истории школы: на ее базе создали гимназию при Государственном Русском музее. Но я учился именно в 199-й школе, рядом с которой стоят Русский музей, Этнографический музей со своим роскошным и необозримым Мраморным залом, Михайловский театр, Театр музыкальной комедии. Недалеко расположены Театр имени Комиссаржевской и Большой зал филармонии – такая мощная культурная концентрация. В центре площади – памятник Пушкину работы скульптора Аникушина. Поэт изображен танцующим, что, понятно, не случайно. Почему я так подробно описываю «окружение» школы? Да потому что уже само место формирует человека, особенно ребенка.

Школа наша была замечательная, с сильным преподавательским составом. Но попал я в нее не потому, что мама специально пыталась получше устроить меня, а просто по месту жительства – она относилась к моему району.

До сих пор я помню свою первую учительницу Лидию Сергеевну, молодую и красивую, как киноактриса, у которой учился четыре начальных класса. Я очень любил ее и, уже получив образование, время от времени навещал. Она гордилась мной как учеником, а я, став профессионалом в своем деле, успел перед ней отчитаться – так сказать, оправдал ожидания и не подорвал доверия.

Когда я окончил четвертый класс, ввели совместное обучение мальчиков и девочек. И я перешел в 222-ю школу, так называемую «Петришуле». Это была первая школа Санкт-Петербурга, основанная в 1709 году, старейшая школа в России. Ее 300-летие отмечали почти сразу после 300-летия города. Тогда «Петришуле» была немецкой школой, то есть с углубленным изучением немецкого языка. На праздновании выяснилось, что мы учились в этой школе вместе с Володей Спиваковым, правда, я там учился всего один год, поэтому мы не были знакомы, к тому же он на несколько лет младше меня. А много позже я узнал, что в «Петришуле» учительствовала мама Бориса Гребенщикова и у них была квартира от школы – тогда еще были дворницкие, и учительские организации каким-то образом способствовали решению квартирной проблемы.

С пятого класса моя судьба вдруг резко повернулась – я прошел вступительный отбор в среднюю художественную школу при Академии художеств, и меня приняли. Настоял на этом шаге мой дядя Николай Павленский, муж маминой сестры. Он очень хотел, чтобы кто-нибудь из нашей семьи «выбился в люди». При этом он сам не был художником. Он родом из Одессы, беспризорник. Каким-то образом перебрался в город на Неве, встретил там даму по фамилии Ленская – звезду оперетты. Она его усыновила. Так он в Петербурге и остался…

Но рисовать я действительно любил и рисовал к тому времени, без преувеличения скажу, довольно хорошо.

Параллельно с первым классом мама отдала меня в кружок рисования при Дворце творчества юных пионеров (эта организация находилась в Аничковом дворце) к потрясающему гениальному человеку Соломону Давыдовичу Левину. Тогда его знал весь город, у него учились многие, и среди его бывших учеников немало известных художников и педагогов. Он обладал потрясающим учительским даром, божественно умел подать и живопись, и рисунок. К нему на занятия я всегда шел в состоянии какого-то трепета и полета. И опять же – мама не выбирала специально этот кружок, просто мы жили напротив Дворца. Он, Александринский театр, Вагановское училище и публичная библиотека располагались с одной стороны от нашего дома, а с другой стоял знаменитый Елисеевский магазин. Вообще мне по жизни как-то удивительно везло – и с местами жительства, и с учебными заведениями, и с людьми…

Во Дворце я посещал сразу несколько кружков. Мне все хотелось попробовать, все было интересно, меня никто не заставлял. Я занимался драматическим искусством, фотографией и баяном – и даже потом играл в детском оркестре.

В детстве я очень любил рисовать сказочных богатырских лошадей, изучал их анатомию, подолгу разглядывал все конные скульптуры, которых у нас в городе полно, и в Русском музее, и в Эрмитаже, – очень нравились мне эти существа. И когда я уже учился в средней художественной школе при Академии художеств, у меня появилась возможность доставать книги или альбомы по лошадям, и в них я все разыскивал этих огромных лошадей, поразивших меня в свое время. Но конь-тяжеловоз оказался не таким большим, как это представлялось в детстве. Прямо как в фильме Льва Кулиджанова «Когда деревья были большими» (это же я сам был маленьким).