Времена и люди. Разговор с другом - [94]

За год до начала войны Симочка кончила школу и поступила в институт. Но ничего не изменилось в ее жизни. По-прежнему она считалась самой умелой «представительницей», больше стали только масштабы.

Может быть, еще и потому ее так охотно всюду выдвигали, что многие студенты были заняты устройством своего быта, общежитием, стипендией, у одного маленький брат в Череповце, которого надо «тянуть», у другого больная мать, третий… ну, да у каждого свои заботы, а Симочка ничего этого не знала. У нее была прочная семья и обжитая квартира, в которую едва только входишь, как сразу становится ясно, что есть мир на земле.

Наивысшего расцвета Симочкина деятельность достигла в дни войны, когда большинство студентов ушло на фронт, а институт был эвакуирован за Волгу. Там, в небольшом девичьем мирке, Симочка была главной силой. Даже в Москву по институтским делам ездил не директор, уже глубокий старик, а Симочка. К тому же она сохранила свою материальную крепость: мать поехала вслед за ней, отец посылал почти весь аттестат, оставляя себе буквально гроши.

Но вскоре начались трудные времена. Вернулась Симочка в Ленинград в начале сорок пятого года с институтским дипломом и полная радужных надежд. Трудно сказать точно, на что именно она рассчитывала, но только ничего из этих расчетов не вышло. Подумать только, оказалось достаточно одной войны, чтобы забыть, как Симочка читала «Сороконожку», как она под барабанную дробь призывала клубных деятелей к различного рода мероприятиям и как она в институте распределяла путевки и койки в общежитии и вручала хрустальный кубок баскетбольной команде.

Все было забыто, и все предлагали ей одно и то же: учить русской литературе школьников шестого класса, за что и получать соответствующую зарплату и рабочую карточку. Кажется, Симочку особенно взорвало то обстоятельство, что ее пригласили преподавателем в ту самую школу, где она в свое время так отличалась.

Даже мать, женщина, бывшая всю жизнь в полном плену у Симочки, и та недоумевала: «Почему же не преподавать литературу в шестом классе? Ты же для этого училась!»

«Преподавать литературу? — переспросила Симочка. — А дальше что?»

У нее были другие планы. Дело в том, что после приезда из эвакуации ее взяли на учет в комсомольскую организацию при райкоме комсомола. Очень скоро Симочка пришла к выводу, что «все эти Гловацкие и Богдановы» на голову ниже ее и что для начала должность инструктора весьма бы ей подошла. Работы у штатных инструкторов было очень много, и ей охотно доверяли отдельные поручения. И только мать беспокоилась: «Где ты пропадаешь целыми днями?» Но Симочка твердо заявила, что нашла свою жизненную дорогу, что, разумеется, есть и некоторые препятствия, но и они будут преодолены. «Актив», «внештатный инструктор» — это только этапы.

Симочка действительно была способным человеком. У нее было бойкое перо, но просто удивительно, как это перо умело обходить все то, что видели ее глаза. При этом нельзя было сказать, что она не замечает людей. В докладах всегда было отражено, правильно ли «внизу» поняли ее или неправильно, а если неправильно, то для такого печального случая выделялся специальный раздел. В нем Симочка записывала свою борьбу против местных критиканов. Как раз в этот раздел и попала Катя Вязникова.

Но тут необходимо маленькое отступление. Едва поступив в институт, Симочка услышала, что есть такая Катя Вязникова со второго курса, выдающаяся по своим способностям студентка, деятельная общественница и при всем этом красавица.

Долгое время и во всем чувствовала Симочка превосходство Кати. И даже то, что Катя осталась в героическом Ленинграде, а Симочка спокойно эвакуировалась, причиняло ей боль и было как бы одним из проявлений этого превосходства. И даже страшное горе, которое обрушилось на Катю, заставило Симочку страдать, страдать не за Катю, конечно, а за себя, то есть за свою биографию, то есть за полное отсутствие таковой.

Встреча с Катей в мае прошлого года все это сняла. Симочке просто-напросто стало жаль Катю. Она никогда не думала, что можно так измениться. И эта солдатская шапка…

Симочка почувствовала наконец свое превосходство хотя бы потому, что могла помочь Кате. Катин отказ ее удивил, Катина независимость разбудила старое раздражение, стычка в общежитии уже нашла свое место в разделе «Нездоровые настроения». После Дня Советской Армии надо было действовать решительно.

Свою атаку Симочка повела осмотрительно. Для начала была создана комиссия по обследованию общежития. Этот способ казался ей наиболее эффективным. Благоразумно поступила Симочка и составляя эту комиссию. Она могла бы предложить себя в качестве председателя, но не сделала этого, а предложила одного из работников районо — Тимофея Петровича Голуа, человека пожилого, интеллигентного и беспартийного.

Голуа был известен в районе как обследователь. Внешне он был весьма благообразен, носил старомодное пенсне и бородку клинышком, то есть выглядел именно так, как, по его мнению, и должен выглядеть старый беспартийный интеллигент.

Сам Тимофей Петрович равно ценил и свою интеллигентность, и свою беспартийность. До революции он преподавал чистописание в Луге, и его знаменитое объявление: «Голуа. Исправление почерка за сходную цену» — еженедельно появлялось в «Биржевке». После Февральской революции нашлось так много желающих исправить свой почерк, что гражданин Голуа смог приобрести доходный дом. Но именно это обстоятельство больше всего помешало гражданину Голуа после Октября. Пришлось все бросить, переселиться в Питер (все состояние — бородка и пенсне) и устроиться в отдел народного образования, в какой-то методсектор. Вскоре он осел, женился и стал тем, кем он стал.