Времена и люди. Разговор с другом - [102]

Иван Алексеевич задумался.

— Да, это, пожалуй, так, — сказал он, немного поостыв — И кажется, я вас понял, понял, что вас покоробило: «я», «мне», «мое», «я доказал», «мне ставят палки в колеса…»

Жолудев улыбнулся:

— Не смею спорить, товарищ майор.

Они дошли до стыка с соседним батальоном и повернули в сторону «противника». Солнце почти совсем скрылось и только подсвечивало снизу, редкие сосны резко выделялись на блеклом небе и были похожи на корабельные мачты. Фиолетовые тени от дюн спокойно ложились на снег. И хотя рядом в лесу расположился большой лагерь, было совсем тихо.

— Ну, хорошо, — сказал Иван Алексеевич. — Давайте рассуждать. Для меня ясно, что оборудовать исходные, прикрываясь лесом, очень нетрудно. Но что будет во время атаки? Преодолеть восемьсот метров по совершенно открытому полю нелегко. Или вы думаете, что дело упирается в какое-то мое вздорное самолюбие?

— Нет, товарищ майор, я этого не думаю. Думаю, что подбираться надо к «противнику» как можно ближе и до начала наступления.

— Я тоже так думаю.

Если бы кто-нибудь сейчас сказал им, что «противника» еще нет, а потому батальон может спокойно заниматься всеми необходимыми работами и строить ходы сообщения и отрывать траншеи, наверное, оба только бы плечами пожали: война — это война, если есть одна сторона, значит, есть и другая — «противник», иначе какая же это война!

На обратном пути шли лесом. Иван Алексеевич был рад, что он снова среди людей и что вокруг сосны — живая зелень, а не холодные дюны. Все здесь было как-то меньше, домашней, и даже огромный купол мартовской ночи казался не таким величественным. И темнело здесь куда быстрее, повсюду блестели уютные огоньки; приехали кухни, и горьковатый запах гречи смешался с густым запахом хвои.

Во второй роте повар предложил попробовать обед.

— Да я, пожалуй, не откажусь… — ответил Иван Алексеевич.

Он отлично знал, что солдат любит поговорить с начальством, что называется, за чаем, «запросто». Кое-кто из офицеров избегает этого — как бы, мол, здесь не вышло панибратства: дескать, сегодня чаи распиваем, завтра по плечу похлопываем. Но такому пугливому офицеру трудно служить в армии. О чем же это он сегодня с солдатом разговаривал, если тот его завтра может по плечу похлопать?

Но обо всем этом Иван Алексеевич сейчас не думал. Ему хотелось есть, пахло вкусно, а народ вокруг был знакомый. Когда-то Иван Алексеевич командовал этой самой второй ротой, и его многие знали. И конечно, многие заметили, что командир батальона сильно озабочен.

Напускная веселость в таких случаях только вредит. Иван Алексеевич не стал скрывать причину своей озабоченности.

Настоящие задачи науки, впрочем так же, как и настоящие задачи искусства, как бы они ни были сложны, замечательны еще и тем, что о них можно рассказывать просто и ясно. Тем более это относится к военному делу.

Общее мнение было здесь единодушное: поближе к «противнику» — это правильно. У всех здесь, так же как и у Ивана Алексеевича, не было сомнений, что там, в дюнах, окопался «противник», и если мы наши работы будем вести на открытом месте, то «он» обязательно станет за нами наблюдать.

— Да, такой маскировочной сетки для нас еще не связали, чтобы весь батальон разом прикрыть, — грустно заметил ефрейтор Сиделкин, известный всей роте шутник и балагур.

Иван Алексеевич отставил котелок.

— Как вы сказали, товарищ ефрейтор? Не связали для нас такой сетки?..

Сиделкин встал: видимо, не вовремя прозвучала его невеселая шутка.

— Виноват, товарищ майор… — начал он.

Иван Алексеевич не дал ему договорить:

— Как это нет такой сетки? Есть! Очень даже есть, вязать ее незачем! Вот смотрите, товарищи, она уже связана для нас! Что, ефрейтор? — сказал он. — Все шутки шутишь, а я всерьез. Будем, товарищи, ночью работать. Вот вам и «сеть»! И начнем мы с хода сообщения от опушки леса к исходному рубежу. А затем будем отрывать исходную траншею, и не дальше чем в трехстах пятидесяти метрах от «противника». Товарищ капитан! — обратился он к Жолудеву. — Передайте мое приказание начальнику штаба батальона: собрать офицеров в двадцать один ноль-ноль. И непременно офицеров приданных подразделений: танкистов и артиллеристов.

— Слушаюсь, товарищ майор, — весело ответил Жолудев.

Совсем стемнело в лесу. Иван Алексеевич чуть было не заблудился, разыскивая свою палатку. Он был озабочен. Принятое им решение потребует большого напряжения, а люди не должны быть переутомлены. Надо, чтобы они нормально отдыхали, а это тоже зависит от него.

«Слава богу, что еще луны нет…» — подумал Иван Алексеевич и открыл полог палатки. Но он так и не вошел, а остановился на пороге: за его столом сидел полковник Камышин.

— Товарищ полковник!.. — начал рапорт Иван Алексеевич.

Камышин остановил его.

— Не надо рапорта, — сказал он, как показалось Ивану Алексеевичу, печально. — Садитесь.

Иван Алексеевич сел. Большая синяя тень от карбидного фонаря падала на лицо Камышина и делала его старше. «Он изменился за это время, — подумал Иван Алексеевич. — Постарел очень. И в самом деле ему пора на покой…»

После смерти Шаврова Камышин часто болел. Полком командовал его заместитель по строевой. Офицеры высчитали, что к первому мая Камышин окончательно уйдет в отставку, и шутили между собой, что начался «переходный период». Шутили, что его «околдовала» Мария Артуровна. Но всем было обидно, что такой волевой человек, каким Камышина знали в бою, так слаб духом, когда решаются вопросы его личной жизни.