Времена и люди. Разговор с другом - [101]

— Но я с ней тоже не ссорилась, — ответила Тамара. — Мы, то есть я и мой муж, на днях получили приглашение на вечер в общежитие, где работает Катя… то есть Вязникова Екатерина Григорьевна, я ее запросто Катей называю. Я в тот день плохо себя чувствовала, ну а Иван Алексеевич поехал.

— И… и что же? — несколько растерянно спросил Кирпичников.

— Да ничего, товарищ Кирпичников, — совсем спокойно сказала Тамара, чувствуя, что она вышла победительницей. — Вечер прошел хорошо.

Кирпичников встал, подошел к вешалке, снял шинель, оделся.

— Значит, вы не хотите нам помочь, Тамара Борисовна? Немного же у вас нашлось мужества, скажем прямо, немного. Впрочем, это меня не удивляет: если взять вашу жизнь в целом… — он не закончил фразу, аккуратно сложил свою знаменитую распялку и сунул в карман.

— Мою жизнь? — встрепенулась Тамара. — А что такое?

— Ничего особенного. Имеется в виду ваше пребывание на территории, оккупированной немцами, — любезно пояснил Кирпичников. Он уже вполне оправился от своего смущения.

Тамара была способна сейчас на самый резкий ответ, но тот же страх за Ивана Алексеевича, страх, который заставил ее быть смелой с Кирпичниковым, заставил ее сейчас быть осторожной и сдержанной.

— Мое пребывание!.. — только повторила Тамара. — Мое пребывание…

— Вы хорошо меня поняли, — сказал Кирпичников, закуривая новую папиросу. — Но не хотите, как хотите. Моя обязанность была предупредить вас. Должен заметить, что по этому вопросу есть люди более волевые, чем вы. Вероятно, ваш супруг забыл вам сказать, что на этом вечере был еще один наш офицер. Вот видите, как нехорошо получается. Ведь по-вашему выходит, что и товарищ Рясинцев лжет. Вот в какое вы некрасивое положение наших людей поставить хотите. Не выйдет, Тамара Борисовна, не выйдет!

Он ушел, а Тамара, сильно прижав руки к груди, словно хотела успокоить сердце, стояла и слушала, как он спускается с лестницы. Стихли шаги, потом послышался скрип калитки и снова мерный стук, смягченный оттепелью. Когда все стихло, Тамара отняла руки от груди. Только сейчас она почувствовала, как душно и дымно в комнате.

«Ужасные папиросы, вонючие, крепкие», — думала она, открывая форточку. Воздух был ночной, холодный, но не морозный, а какой-то застойный и прелый.

Она накинула платок и села на диванчик. Как быть? Она прекрасно понимала, что Ивану Алексеевичу угрожает опасность. И это для нее было самое главное. Надо как можно скорее найти выход, обязательно надо…

А товарищ Кирпичников немного погулял перед сном. Он был совершенно спокоен. Он твердо знал правило, которое помогало ему в самые критические минуты. Правило в общем и целом было довольно простое: нет такого человека, чья жизнь не дала бы в результате тщательного осмотра некоторого осадка. Надо, как говорится, хорошенько взболтнуть и потом посмотреть на свет. Исключений из этого правила не могло быть: оно кормило Кирпичникова.

5

Иван Алексеевич заметил, конечно, что Тамара простилась с ним не по-обычному, но до его сердца ничего не дошло. Он был полностью поглощен предстоящим делом.

Утро выдалось легкое и какое-то праздничное. Недавно рассвело, а уже все сверкало и в небе была такая синь, словно там только что отгремел ледоход.

Весь батальон был на машинах, и до самого района учений шли без привалов. Спешились в небольшом лесочке, поставили палатки, и только затем Иван Алексеевич дал команду «на отдых».

Под хмельной запах сосен он быстро уснул, но его почти сразу же разбудили: пакет из штаба. Иван Алексеевич быстро вскрыл пакет, вынул лист глянцевитой бумаги и, кажется, даже не пробежал глазами, а только взглянул на знакомый шрифт штабной машинки с поломанной буквой «к» и сразу все понял.

В это время в палатку вошел Жолудев.

— Что с вами, товарищ майор? Неприятное известие?

— Да, не очень приятное, — признался Иван Алексеевич. — Давайте-ка выйдем, пока не стемнело.

Они вышли из палатки, и Жолудев сказал:

— Вы так побледнели, что я за вас испугался.

— Просто со сна… И потом это освещение, не люблю я карбидных фонарей.

Они вышли из лесочка, и Иван Алексеевич объяснил:

— Я получил приказ. Батальону указан исходный район.

— Нетрудно угадать… Вероятно, за высотой 39.0…

— Это было бы еще не так плохо. Но мы левее!

— Но там же совершенно открытая местность! — возмутился Жолудев. — Да что же это в самом деле… Вы разрешите мне сопровождать вас?

Иван Алексеевич кивнул головой. Молча они дошли до большого поля, покрытого несвежим снегом. С песчаных дюн, за которыми укрепился «противник», поле отлично просматривалось: трудно было найти место более неудобное для атаки. Правда, в восьмистах метрах начинался лесок, на его опушке легко можно было замаскировать исходную позицию. Но то было в восьмистах метрах!

— Бельский же прекрасно понимает, что означают для меня эти метры!

Жолудев поморщился: очень уж его неприятно резанули эти два слова — «для меня».

— Тут дело простое, — продолжал Иван Алексеевич. — Не удалось помешать постановке вопроса в печати, пожалуйста, выделим такой участок фронта, чтобы теория и практика разошлись. Вы разве считаете, что это не так?

— Может быть, и так, но, по-моему, в бою не место для дискуссий. Конечно, можно вполне научно объяснить наше бессилие, но лучше нам искать и найти выход из положения.