Времена и люди - [95]

Кусты кончились, и он оказался перед голой поляной. До водопада далеко, а приблизиться невозможно, если только добраться до огромного валуна, похожего на упавшую на колени женщину. Он решил доползти до него и вначале сам над собой посмеивался: вот где пригодилась армейская муштра «Ложись! Ползком!», которую все новобранцы считали лишней, никому не нужной. Однако с него сошло немало потов, пока он дополз до «упавшей на колени женщины» и, вытянув шею, осмотрел берег. Второго, которого ждал здесь увидеть, не было. Ну и к лучшему, сказал он сам себе.

Милена растянула на камне последнюю простыню, стянула с себя мокрое платье, и река мгновенно сомкнула над ней свои сине-зеленые воды. Еще через миг черная голова показалась над поверхностью: Милена плыла к противоположному берегу, бесшумно разводя в стороны прозрачные струи, как большая блестящая выдра, которую он, уже давно, когда Струма была чистой рекой, вытащил из вымоины у постоялого двора. Голова у нее была маленькая, тело округлое, с темной, гладкой кожей. Целую неделю он держал выдру в клетке, сделав для нее специально маленький бассейн, и каждый день двор был полон ребятни. Он и сам просидел около нее немало часов, наблюдая за ее повадками. Черная, упитанная, округлое тело, гибкие, сильные движения… А эта белая — единственный экземпляр на белом свете!

Несколько раз переплыв речку туда-обратно, Милена вышла из воды на противоположном берегу между двумя скалами, и ее мокрое тело, несколько полноватое в талии, с плавно сужающимися вниз бедрами, заблестело под лучами солнца. Он лежал в траве, вжавшись в землю, и глядел на необыкновенное зрелище так упоенно, что пропустил миг, когда она нырнула в воду. Сильный всплеск воды хлестнул, как выстрел. Придя в себя, он ощутил дрожь в руках и ногах.

Весь оставшийся день, что бы он ни делал, весь вечер, когда вокруг него сновала Таска, всю бессонную ночь стояло в его глазах видение женщины под водопадом на Влашке-реке.

Под утро, только начал забываться, приснилось стадо белых, черноголовых выдр. Сам он будто бы сидит на белом овне, плывущем по огромному озеру. Вокруг десятки, сотни выдр. Они вьются в чудном, волшебном танце, а в их глазах, устремленных на него, сладостная магия. Одна из выдр на миг выпрыгивает из воды, и ее гладкое, веретенообразное тело кого-то напоминает ему. Он пытается разгадать ее человеческий образ и вздрагивает: это квартирантка, жена Сивриева, Милена.

Он вскочил, сел на кровати, минут десять-пятнадцать не мог прийти в себя, снова лег, но понял, что уже не уснет. Вышел во двор, послонялся по нему, как лунатик, пошарил в карманах: нет ли сигарет. Не бог весть какой курильщик, не то что некоторые, он время от времени все же покупал пачку «Арды», чтобы не одалживаться у людей, не нарываться на шуточки вроде «На машину есть, на табак не хватает», а то и скупердяем обзовут. Купит пачку, сунет куда-нибудь, когда надо — не найдешь, вот как сейчас, а когда не надо, натыкается на них, помятые, искрошенные, и сам себя обругает — не за то, что нечего закурить, а за то, что деньги на ветер выбросил. И на этот раз карманы оказались пустыми, не то чтобы совсем пустыми — были там и болт, и гвоздь, и пуговица, и железная скобка, и несколько мятых бумажных салфеток, прихваченных в ресторане, а сигарет не было.

Над Желтым Мелом посветлело, небо стало прозрачным и мало-помалу высосало сонливый сумрак из долины. Развиднелось и в их дворе. Чего ж без толку рвать царвули, мотаясь туда-сюда по двору? Он схватил мотыгу и двинулся к четким линиям грядок. Подняв голову, заметил Таску: бежит от «скворечника»; позвал: давай сюда! Она начала отнекиваться: поздно легла, устала, поспать бы еще… Еще чего! Ишь горожанка выискалась! Бери мотыгу да вставай рядом.

Немного погодя заявилась, молча встала рядом. Звяканье двух мотыг заглушило монотонное бормотание Струмы. «Фить! Фить!» — нежно свистит сталь, рассекая воздух, а врезавшись в песчаную землю, глухо шипит: «Шир-р, шир-р-р». И тут же Цинигаро с той стороны реки отвечает: «Ир-р, ир-р»…

Когда солнце подскочило на два своих диска над Желтым Мелом и лучи его проникли в самые что ни на есть заросшие деревьями югненские дворы, он махнул рукой: кончай!

— Перед обедом зайду за тобой в правление. В двенадцать жди внизу.

Точно в двенадцать она стояла на площадке перед правлением.

— Пошли.

— Пойдем сегодня в столовую, не успела сготовить утром.

— Не помрешь, если один день не пообедаешь.

— Куда же мы идем?

— На Влашку-реку, купаться.

Таска остановилась: далеко, а перерыв всего час, опоздаю. Подумаешь! Что, начальнички всегда вовремя, что ли, заявляются? Придумаешь что-нибудь, оправдаешься. У дома Таска шагнула к калитке: взять простыни, то, другое.

— Пошли, пошли…

— Но…

— Идем! Обойдемся и без тряпья.

Она смотрела на него недоуменно.

— Да пошла же! — толкнул он ее вперед, как скотину, которая заупрямилась и ни с места.

Они вышли за село и повернули не к запруде, а к узкому ущелью, встретившему их звонкой песней убыстряющегося здесь потока.

Когда поднялись на поляну, где накануне он пролежал целый час, он нарочно прошел мимо камня и даже похлопал по нему рукой, но теперь камень не показался ему ни гладким, ни теплым. Вот и водопад. Вокруг пусто, ни души. Только вода двумя тяжелыми белыми потоками непрестанно летит в глубокий сине-зеленый омут.