Времена - [83]

Некий берлинский бомж по имени Томми рассказывает о себе, что 20 лет служил в Бундесвере, затем преподавал в ганноверском университете Бундесвера, никто его не гнал, но это его не устраивало. После 24 лет совместной жизни умерла его жена и ему опостылела пустая квартира. Он вполне был ещё в состоянии её содержать, но бросил и отправился жить бомжем в Берлин. Его устраивала жизнь в палатке. «Вы знаете, – провозглашает он основы своей философии, – чем ниже вы опускаетесь в обществе, тем больше людей держится вместе. И это то, что мне нравится. Я могу жить в общежитии, но я этого не хочу. Это мой свободный выбор жить этой жизнью».

Другой бомж по имени Енсен родом из бывшей ГДР. Там у него было, как говорится, всё как у людей: семья, работа, престиж художника. После воссоединения двух частей Германии его степень магистра живописи обнулилась, нужно было начинать всё сначала и он, по его словам, бросил вызов системе. «Никому в карман я не лезу, это не для меня – говорит он, имея в виду и социальные службы, от помощи которых отказался, – хочу быть свободным! И наслаждаться моей жизнью. Я сплю сколько хочу, просыпаюсь утром и делаю то, что хочу. Когда я хочу уехать, я сажусь в автобус и еду в Париж, Барселону, Гамбург… Я был везде, я знаю людей в каждом большом городе». И опять философское обоснование бытия: «Если вы дружелюбны, вы сможете пройти довольно долгий путь на этой земле. Я гражданин мира».

И берлинский бомж Андреас имеет обоснование своего образа жизни, когда сознательно отказывается от социальной защиты. Она для него, «как корсет», затягивать себя в который он не собирается. Он клошар, романтик. Сначала работал в цирке, потом нанимался матросом, чтобы видеть далёкие страны мира. «Лучшее – это… жизнь, – говорит он. – Просто будьте здоровы и живы».

Кстати, продолжительность жизни бездомных на 30 лет короче условной нормы. Только в зимние месяцы от холода умирает ежегодно около 20 человек.

* * *

Помимо человеческого желания помочь хоть в чём-то своим знакомым Маркусу и Томасу для меня было важно понять причины их бомжизма. Есть ли здесь своя философия или люди просто выпали из общества? В беседе с ними я её не находил, хотя не исключено, что скрытно она есть. Человек не может не обосновывать свой образ жизни.

Про Томаса можно было сказать, что он бомж на сегодня, но у него всё же есть и свои «принципы». Что за «принципы» я вскоре догадался, да он и не скрывал. Странно, но Томас сознательный алкоголик, за что и оказался на улице. Жена, владелица частной квартиры его выставила. Забрала ключи и выгнала.

В Германии много пивных алкоголиков, но мой бомж был классическим, то есть зависел от водки.

– Я ведь не скрываю, что алкоголик. Это болезнь, – признался он. – Внешне я вроде вполне здоров, а внутренне болен. У меня есть работа, но из-за алкоголя меня не допускают к машинам.

Пить он начал с 17 лет. Сейчас ему 54 года и, по его словам, он от спиртного избавиться не может. Был двухлетний период, когда был «сухим», но потом должно быть совратили подружки. Говорит: «Они пили свой кофе, а ему-то что кофе. Пошёл за пивом, а пиво ему не идёт, schmeckt nicht (не тот вкус)». Кстати, заявил, что не колется и от наркотиков далёк. Вот и философия его. Оставалось выяснить, как он воплощает её в жизнь.

Что такое тирания алкоголизма в семье я хорошо помню по старшему брату моего школьного товарища. Но у алкоголика в семье есть объект. Он будет клянчить деньги, искать их в тайничках членов семьи и находить, уносить и продавать вещи. А как поведёт себя Томас? Что он будет просить денег, я был уверен, собирание пустых бутылок для сдачи их ради жалких центов слишком долгая процедура.

Встречался я с ним по утрам и… провоцировал.

– У тебя нет денег, чтобы купить шнапс, как же ты потребляешь?

Он вместо ответа роется в сумке и достаёт початую 750 миллилитровую бутылку. Если я приносил ему еду, а он её откладывал, значит с утра уже подшофе. Наконец, он спросил:

– Слушай, у тебя не найдётся для меня 50 центов? Хлеба купить.

Я понимаю, что не о хлебе он думает. Лукавит. Даю ему яблоко, он благодарит, но я замечаю равнодушие. Всё ясно.

– У тебя сегодня с утра не было и глотка?

Видя мою «податливость», Томас начинает убеждать, что и евро это для меня пустяк и почти требует, чтобы я немедленно отправился за ним.

– Нет, – говорю, – я должен завершить утренние физические упражнения из-за болей в спине, и живу я не так близко, чтобы скоро обернуться. Так что придётся тебе ждать.

В полпервого с чекушкой водки в 100 грамм и пятьюдесятью центами в кармане для Томаса, я направился в парк. Какого же было моё удивление, когда он торжествующе показал мне поллитровку. Он уверял меня, будто бутылку ему, порой, дарят. Мне казалось, он лжёт. Впрочем, я ведь тоже решил «отпускать» ему грамм по сто. Я достал чекушку, показал Томасу и сказал, поскольку у него бутылка есть, я чекушку не оставлю. На его лице появилось трогательное выражение. Жадности, то есть желания добыть ещё я не видел. Значит, поскольку завтра воскресенье, бутылка на два дня. Посмотрим.

В воскресенье у него и грамма не осталось. До меня доходит, что бутылка, когда она приобретается, выпивается вся. Моя наивность. Как я мог подумать, что алкоголик способен дозировать имеющееся у него спиртное на длительное время.