Вредная привычка жить - [5]

    Вообще-то внешне я нормальная, это внутренний мир мой столь богат, что не все его выдерживают. Я вспомнила наставления и заклинания Сольки и изобразила на лице добрую и ласковую улыбку сироты.

    Валентин Петрович сказал сухое «пройдите», и я оказалась в приемной, далее шел его рабочий кабинет.

    – Здесь вы будете работать, – сказал мой начальник, указывая на стол, заваленный аппаратурой и бумагами.

    Я неплохо владею компьютером, но тут просто не удержалась.

    – Я такую штуку по телевизору видела, – сказала я, показывая на монитор.

    Все мое существо кричало: гоните меня, гоните, я не хочу у вас работать, я вообще работать не могу, я людей боюсь, или люди боятся меня, – не помню, в чем в последний раз меня обвиняла моя мама.

    – Я рад, что вам у нас понравилось, – мрачно глядя на меня, сказал Валентин Петрович.

    Мне показалось, что ему вообще-то все равно, кто тут будет заливать заварку кипятком и тыкать пальцем в клавиатуру, я или еще какая-нибудь мечтательница.

    – Взаимно, – кивнула я головой и сразу взялась за дело.

    Я сгребла весь хлам с моего рабочего места на подоконник и уселась за стол. Хлам не дал мне возможности передохнуть, потому что шумно съехал с подоконника на пол.

    – Вот так! – многозначительно сказала я и положила ногу на ногу. Моя коричневая юбка зацепилась за гвоздь на стуле, я просунула руку под стол и стала проделывать там некоторые манипуляции, которые, по моему мнению, должны были освободить меня от столь глупого заточения. Валентин Петрович посмотрел на стоящую рядом тоненькую женщину в тоненьких очках и сказал:

    – Любовь Григорьевна, сотворите чудо, – и вышел из комнаты вон.

    – Вам, милочка, – обратилась ко мне Любовь Григорьевна, – надо немного заняться собой, и потом, ваши слова… они несколько резки и грубоваты, а вы же лицо фирмы!

    – Хорошо, – пообещала я, – завтра я перед работой почищу зубы и надену новые брюки, и дай бог вам терпения, когда вы будете проходить мимо меня.

    Время шло, но меня все не увольняли.

    – Понимаете, нам очень нужна секретарша, но желающих на это место предостаточно, так что, милочка, в ваших интересах как-то изменить ситуацию и подумать о своем более подобающем поведении.

    – Любовь Григорьевна, вы прекрасны, – сказала я, закатив глаза.

    Тоненькие очки съехали на нос, а тоненький голосок переспросил:

    – Что? Что вы говорите?!

    – Я говорю, что вы прекрасны, вы являете собой образ законченного стиля и полной неготовности к миру, который, возможно, еще распахнется перед вами…

    Любовь Григорьевна, по всей видимости, жила замкнутой жизнью. Вряд ли она позволяла себе оглянуться в сторону понравившегося ей мужчины или просто выпить кофе в какой-нибудь забегаловке, наверняка она страдала от неразделенной любви к одному из сотрудников, и наверняка она не знала, что я – это тот экземпляр душевности и человечности, который все это ей предоставит в самое ближайшее время.

    От моих слов Любовь Григорьевна села на стул.

    – Воды? – заботливо предложила я.

    – Нет, нет! – испугавшись, она подпрыгнула с места.

    Наверное, вода из моих рук ей заранее казалась отравленной, и она уже представляла, как скончается в корчащих ее тоненькое тело муках.

    – Как хотите, – пожала я плечами, – а вы здесь кто? Владычица морская или как?

    Любовь Григорьевна гордо выпрямилась: вот момент, когда она может заткнуть меня! Так она думала: по всей видимости, она не знала, что заткнуть меня невозможно.

    – Я финансовый директор.

    – Я рада за вас, – искренне сказала я, складывая хлам, свалившийся с подоконника, обратно на подоконник. – Наверное, тяжело досталась вам эта должность.

    – В каком это смысле?

    – Учились много, в каком еще может быть смысле!

    Я хотела добавить: «Посмотрите на себя», но сдержалась.

    – У меня за плечами университет и аспирантура, – гордо сообщила тоненькая директриса.

    – Ну и как?

    – Что как?

    – Принесло вам это заслуженное счастье?

    – Мне кажется, – строго начала Любовь Григорьевна, – вам пора уже приступить к своим обязанностям, мой кабинет вот здесь. – И она указала прозрачным пальцем на еще одну дверь в приемной.

    – Я так понимаю, что я и ваша секретарша тоже? – осведомилась я.

    – Вы понимаете правильно, и я не потерплю разгильдяйства и неуважения, – сказала Любовь Григорьевна более мягко.

    Я внимательно посмотрела на нее и улыбнулась: есть контакт! Она, сама того не ведая, уже любила меня. Так всегда бывает, надо было время засечь: за сколько минут она прикипела ко мне? Все же большая душа – это сила!

    Когда за ней закрылась дверь, я сказала ей вслед:

    – Сработаемся, Любовь Григорьевна…

    К обеду я перезнакомилась почти со всеми, вернее, все перезнакомились со мной. Такое впечатление, что им делать было нечего, как только заглядывать ко мне в приемную и говорить свое дежурное «ой!».

    Любовь Григорьевна не вылезала из кабинета до вечера: понятное дело, она боялась меня. Валентин Петрович пару раз просил чай, что я виртуозно выполняла. Я посоветовала ему пить зеленый чай, дабы его почки однажды не оказались в тазу какого-нибудь уролога или кто там лечит эти почки.