Вредная привычка выходить замуж. Короткие повести и рассказы о любви - [9]

— Ты где? Где ты? Ты здесь? Филипп! — и все, и только короткие гудки.

Она еще не проснулась, но уже знала — что-то было, было — да! Филипп здесь, в Мармарисе! И еще — что-то случилось. Адель позвонила матери. Трубку никто не брал. Чтобы убить время с пользой, позвонила Лильке. У Лильки был разгар учебного дня в ее стамбульской гимназии для девочек состоятельных родителей. Лилька быстренько сказала, что она ее любит и что она побежала.

Мать наконец взяла трубку.

— Мама, зачем ты дала телефон Филиппу?

— Аля, я никому ничего не давала.

— Он звонил. На домашний. Сюда, в Мармарис.

— Аля, я не давала. И он не мог тебе звонить, никак не мог! Это невозможно, Аля, ты путаешь!

— Что случилось, мама? Что-то случилось?

— Ничего. Но звонить он тебе не мог. Его закрыли. Посадили! В Москве. Добегался за большими деньгами. Он не мог тебе звонить, Аля! Он под следствием.

— Давно?

— Три месяца.

Да, все правильно. Ровно три месяца назад Адель начала собирать чемоданы.

Господи, сразу стало так легко! Как будто она долго-долго на вокзале ждала поезда, который опаздывал много лет подряд. А тут, наконец, объявили посадку. Все обрело смысл. Только было много дел. Но, к удивлению Адели, она вдруг поняла, что почти все уже переделала. За последние три месяца. Осталось только позвонитьмужу. Малодушную мыслишку — начать разговор с Филиппом с его романа с секретаршей на стройке в Воронеже, и ожидаемом через пару месяцев ребенке — Адель придушила сразу. Нет уж, не в секретарше дело. Будь честной. Неблагодарной, дрянью, сумасшедшей, дурой припадочной, — но честной. Это главное.

Адель нашла мужа очень быстро. Сотовый был при нем. Быстренько сказать, что она уезжает, уходит, разводится, бросает его — заняло пару минут. Еще пару минут — ледяное молчание, еще три — вопли Фили. Адели надоело, она отключилась, потом снова набрала и скороговоркой сказала, что пусть он сам оформляет развод, она согласная на все, что ей просто некогда ужасно, что он умничка и она заранее благодарна, что он берет бумажную волокиту на себя.

Еще сутки — она покупала билет, оформляла кое-какие бумажки, но ей все время мешали звонки. Звонили золовки, мама, которой Селим позвонил и нажаловался на Адель. Потом позвонила первая жена Фили, и сказала, что срывать Лильку посередине учебного года из гимназии — глупость, что пусть девочка доучится, а она, и сестры Филиппа, приглядят за ребенком. Золовки уговаривали ее, что все это у Селима не серьезно, просто обычная секретарша.

С ними Адель ну никак не могла быть честной — времени не было объясняться. Мычала что-то в трубку невразумительно. И спешила, спешила.

Думала уже в самолете. Что она никогда не думает, когда что-то делает. Вообще. Но почему-то уверена, что все ее неправильные поступки — ну, не то что бы правильные — а просто по-другому было бы нельзя поступить. А раз нельзя — что тут рассусоливать?

Адель знала, что вытащит свою первую и единственную, невозможную любовь из передряг. Что все будет хорошо. Что ей чихать, что он предавал ее. Что это совершенно не имеет никакого значения. Ну, абсолютно, совершенно. Вот так должно было случиться, все за них было решено, давно, заранее, а им просто надо было потерпеть немножко. Полжизни.

Плотная пелена облаков приняла в себя самолет. Стюардесса на трех языках рассказывала, какая температура в Москве и что через пятнадцать минут они приземлятся. Сидящая рядом благообразная пожилая туристка спросила Адель:

— Вы по делам? Или к родственникам, погостить?

— Нет, ни то и не другое. Я прилетела в Москву к жениху. Замуж выхожу. У меня это, наверное, вредная привычка — выходить замуж.

Тайны мироздания, или формула любви СОЦИАЛЬНО-ОГОРОДНАЯ ДРАМА С ЭЛЕМЕНТАМИ ДЕТЕКТИВЫ И ВИРТУАЛЬНОГО СЕКАСА

Несть числа чудесам (ужасным и прекрасным) во Вселенной! Но самое чудное из сущего — душа. Только она вмещает в себя одновременно сияющие высоты доблести и темные пропасти низости человеческой.

(Маруся, том пятый, полное собрание Утренних Мыслей)

Глава 1

Кривошеин, начало истории

— Людей портит время, дурная компания и… жизненный опыт — так думал Федор Михайлович Кривошеин, собираясь совершить главное дело жизни. Некоторые представители рода мужского совершают ЭТО один раз, большинство — два-три, есть исключения: они не делают этого вообще! Но все во Вселенной гармонично и находится в Божественном равновесии; ленивое бездействие «отказников» уравновешивают неутомимые искатели непостижимого, которые совершают ЭТО без устали много, много раз; Казановы имя этим одержимым безумцам…

Федор Михайлович в свои пятьдесят два делал ЭТО второй раз. С безнадежно пошлым букетом лилий в корзине он шел объявить безоговорочную капитуляцию: собирался отдать свою бессмертную душу в руки женщины с тонкими щиколотками, пухлыми губами и жутким характером. Одним словом, Федор Михайлович шел свататься. Он принял (второй, нет, третий раз, считая Ингу) твердое решение вступить в законный брак.

Все, все было ужасно! И эти белоснежные лилии, и слово «свататься», и та, которой эти лилии предназначались: Полина Сергеевна.

Федор Михайлович терпеть не мог театр. Он не любил ничего показного. Он ненавидел бурные изъявления чувств. Он презирал Моду в любых ее формах. Поэтому, уйдя от дел, не стал называть свой поступок «дауншифтинг» и не уехал на Гоа или в Таиланд. Вместо того, чтобы бездельничать сутки напролет, ходить в сандалиях на босу ногу и жить в хижине под пальмой, купил участок земли в Краснодарском крае, где выстроил двухэтажный особнячок. Федор Михайлович собирался вести натуральное хозяйство: выращивать кур, виноград, делать свое вино и предаваться страсти: болеть за любимого пилота F-1 Дженсона Баттона. Прага, Карловы Вары, Бургас и даже Сочи Кривошеину тоже не подошли: в его окружении это были о-о-о-очень «модные варианты», что он, как известно, «терпеть ненавидел».