Вредная привычка выходить замуж. Короткие повести и рассказы о любви - [14]

Хани, кроме Формулы-1, увлекалась мотоциклами, принимала участие в ночных гонках. Кажется, у нее был какой-то огромный дорогущий японский байк; ревнуя и исходя тихой ненавистью, Кривошеин читал на форуме, как Хани деловито обсуждает достоинства-недостатки двухколесных монстров. Увы, он не мог поддержать беседу — ничего не знал о Ямахах, Хондах, Кавасаки и Судзуки.

Хани носила бандану, мечтала о татушке в виде стрекозы и писала для дорогущих глянцевых журналов. Кажется, ее семья владела несколькими. Но Хани не была уверена, что свяжет свое будущее с издательским бизнесом. Одно время Кривошеин подозревал, что тоненькая, очаровательная девушка на экране телевизора, помогающая российскому комментатору на Гран-При F-1 — это и есть Перчик. Он внимательно, с замиранием сердца, смотрел все репортажи. Потом понял: нет. Это не она. Хани — умнее, ироничнее и свободнее. Он ЧУВСТВОВАЛ ее. Казалось, что он даже знает, как Хани дышит и двигается; по ночам, во сне, видел каштаново-рыжие волосы и бледные, никогда не загорающие предплечья (на одном из них в скором времени должна была появиться татушка — легкомысленная, капризная, своевольная стрекоза). Только, почему-то, глаз Перчика никак не мог разглядеть…

Легкая виртуальная влюбленность — нормальное и совершенно ничего не значащее в реальной жизни состояние. Но влюбленность стала превращаться во что-то большее. По времени это совпало с женитьбой на Полине. Невероятно, но факт. Чем спокойнее и лучше было с женой, — тем быстрее сближался с Хани. Федор Михайлович был правдив сам с собой; он понимал, что происходит. До Полины, в общем-то, как это ни престранно звучало, у него не было настоящих отношений. Сначала он был молодым и неопытным, потом боялся показаться молодым и неопытным, потом очень много работал, а сексом занимался для чего угодно, только не для собственного удовольствия: для самоутверждения, чтобы доказать очередной красавице, что он ого-го, чтобы доказать себе — что он ого-го, чтобы доказать всему миру — что он — правильно! — ого-го. И только с Полиной, хромой, обычной, заурядной, не красавицей — а просто ЖЕНЩИНОЙ ему ничего не надо было доказывать.

Ему было просто изумительно хорошо. С ней Кривошеин не боялся «быть не на уровне». Где-то в самой глубине души, свернувшись мерзким змеиным клубочком, дремала мысль: Они — не ровня. Он не стеснялся Полины, как не стесняются штукатуров, дворников, парикмахеров, массажистов или медсестры, ставящей клизму. И случилось чудо! Секс стал доставлять немыслимое удовольствие. Теперь то, что вчера было сексом, сегодня стало одновременно полетом и падением, пронзительной нежностью и обморочной сладостью. Он отпустил себя на свободу. Он узнал себя совершенно нового! Полина была ласковой, страстной, безоглядной и безрассудно отважной в их постельных приключениях. Отдыхая от ночных, неправедных трудов, на гране сна и яви, думалось: Полина должна быть благодарна. Кто, если не он? Благодетель. Было стыдно (совсем немножко), но — куда деваться от правды! — Их брак был мезальянсом во всех отношениях.

Думалось: как бы он, теперешний Кривошеин, сейчас мог зажечь с другой, молодой и прекрасной, настоящей, ЕГО женщиной? Достойной нового Кривошеина? Новый Кривошеин хотел новых отношений. Если раньше влечение к Хани сдерживалось неуверенностью, то теперь этот барьер рухнул. Федор Михайлович знал: все, что может случиться у них с Хани, будет прекрасно.

Принято считать, что только женщинам свойственно безошибочное чутье: они узнают о мужской влюбленности даже раньше, чем сам мужчина это понял. Бред. Мужчины тоже моментально вычисляют влюбленных в них женщин; Хани была в него влюблена, он знал это. Как-то, после шести часов ночного зависания в чате, в угаре откровений, на рассвете, они обменялись пылкими и нежными признаниями. Федор Михайлович не стал скрывать возраста: пятьдесят два… Хани смеялась и говорила, что он — старая кокетка. Что он ждет — но не дождется! — комплиментов от нее. А потом серьезно добавляла, что есть та черта отношений, за которой абсолютно не важно, кому и сколько лет. У него гулко билось сердце в груди от ее слов, хотелось жить и он, действительно, забывал о возрасте.

Они купили билет на один рейс, но в последний день, перед отлетом, что-то случилось. Хани написала ему в личку, на ящик: «Я не еду». И все, больше ни слова. Нигде на форумах Хани Пеппер не появлялась. Кривошеин знал наверняка: что-то стряслось. Он сходил сума от тревоги, опросил всех общих форумных знакомых (некоторые тоже приехали на Гран-При). По секрету ему сказали: Хани попала в аварию на своем мотоцикле. Сломала руку. Никто точно ничего не знал. Он писал ей и писал, злился сам на себя, что не спросил, не вытребовал у нее скайп или аську. И телефон, и адрес в придачу. Она отозвалась в их чате только через пять дней, когда Кривошеин сидел в кафешке Хитроу, перед самым отлетом.

— Как Дженсон? (Хани Пеппер)

— Как ты? Дженсон обогнал всех, кого возможно: Фетеля и Люсю. Твой Петров — молодец. Ему нужна другая команда. Обновления работают, но паравозик с младобычками — это не дело. (Федор)