«Вратарь, не суйся за штрафную!». Футбол в культуре и истории Восточной Европы - [6]

В этом понимании кикер можно рассматривать как метафору пространства: очарование футбола получает в ней выражение в способах (проиллюстрированных здесь на примерах юго-восточно— и восточноевропейских языков) обозначения этой игры. При этом в увязывании игры с Восточной Европой не содержится какого-либо тезиса, попытки набросать историю ее возникновения или установить некую первичную точку отсчета; это делается, чтобы обратить внимание на то, какое значение в футболе отводится генерации пространства. Если кикер при этом еще, кажется, представляет собой некую форму укрощенной и лишь здесь, как в диораме, подлежащей контролю «игры с кожаным мячом», то сам футбол в своих разнообразных последствиях и эффектах, в своем влиянии вовсе не ограничен — мысль эта неявно объединяет все статьи в настоящем издании — игровым полем или пространством стадиона. Точнее сказать, способ проведения, например противостояние двух команд в одной игре и конкуренция многих в каком-то соревновании, всегда является естественной ссылкой и на пространственный момент, который получает выражение в статусе «хозяев» и «гостей» или — с прозаической точки зрения фанатов — соответствующих местных «притязаниях на власть». Помимо характерики и перспективизации пространств футбола, окрашенных социально, локально, межрегионально, глобально, а равно политически, культурно и экономически, здесь проявляются точность и значение понятия пространства для стратегии игры, передвижений на поле, тактики и — в особенности — для каждого отдельного игрока.

Упоминание о значении игрового пространства, выигрыша в пространстве, использования или перекрытия пространств соотносится с уже знакомым и важным в описании футбола тренерами, игроками или журналистами. Это не рассматривается здесь как некий новый факт. Гораздо важнее, однако, на основании этого факта подчеркнуть значительность его эстетического и литературного представления. Ибо в разговоре, например, о таком выдающемся игроке, как Нандор Хидегкути (1922–2002), одном из центральных игроков Золотой команды, сборной того состава, что так неожиданно уступил на финале Чемпионата мира 1954 года в Берне немецкой команде во главе с Фрицем Вальтером (1920–2002), обращает внимание то, что и у Богумила Грабала (1914–1997), и у Петера Эстерхази (1950–2016) благодаря виртуозно-находчивой и тем исключительно успешной — именно в плане пространства игры — манере отмечено его существенное значение для самой литературы. Игрок Хидегкути превращается у них в литературного героя, то есть в литературный icon футбола. Особенностью же Хидегкути как игрока является при этом его мастерство, которое производит впечатление особой формы искусства, что называется игрой в футбол[15]. Эстерхази в этой логике прямо называет Хидегкути гением:

А потом был этот случай с Хидегкути. Я должен снова похвалиться: милостью судьбы мне было дано единожды сыграть в одной команде с великим Хидегкути, третьим [гением] «Золотой команды» после Пушкаша и Божика. Он живет (точнее, жил) у нас по соседству; после окончания школы команда учеников сражается здесь против команды родителей и учителей. Он был при этом чьим-то дедом, я — отцом. Ему тогда было уже за шестьдесят, однако не я один открывал рот, глядя на его проходы. Он не делал, впрочем, ничего особенного, просто что-то другое. С моим опытом настоящего футболиста описанного выше уровня я хорошо видел, положим, что здесь можно двигаться туда или сюда, но он просто отступил на шаг (чего разумный человек вроде меня никогда бы не сделал — с этим смог бы управиться только такой вот Хидегкути) и тотчас же создал иное, новое пространство, в котором я тогда тоже разглядел новые возможности. В этом — хороший урок для пишущего: никогда не удовлетворяться тем, что приходит на ум первым, что под рукой, что уже в вашем распоряжении, но всегда создавать что-то лучше, какое-то новое пространство. Вот чему научил меня короткий шаг назад этого пенсионера[16].

Создавать «новое пространство», в котором для игрока(-футболиста) возникают новые, другие, подчеркивает Эстерхази, возможности, — отличительный признак игровой манеры и способа передвижения в игре даже состарившегося Хидегкути. В результате на восхищенном упоминании спортивного мастерства Хидегкути текст Эстерхази не завершается, оно выходит за рамки чисто описательного жеста благодаря особому значению феномена, который наблюдал рассказчик, для него самого. Передвижение по полю Хидегкути становится при этом не просто достойным подражания действием, к которому может стремиться футболист и которое он хочет принять за правило, но своего рода экфрасисом, а к тому же поддержкой, в которой есть руководство к действию, к действию именно пишущего, хотя per se перемещения игрока тому вовсе не подчинены, а имеют целью успешное развитие игры.

Создание пространства игры, которое, по логике футбола, уже занято и опробовано, обслуживает здесь не только функцию возможности для действия. В гораздо большей степени появление «нового пространства» за счет виртуозного владения мячом, ловкости и особого рода кругозора, обусловленное непосредственно неожиданно-необычным перемещением, заключает в себе также основную проблему, стоящую и перед настоящим исследованием. Это центральный вопрос — после задачи создания представления о «футбольном пространстве Южной и Восточной Европы» и выступающих на нем (футбольных) легендах, которые здесь более детально представлены в двух аспектах: в историческом, в контексте первого большого европейского соревнования футбольных клубов, предшественника Кубка европейских чемпионов с соответствующими форматами последовательности игр — так называемого Кубка Митропы, и — выборочно — в эстетическом, в контексте (литературно-)художественного и поэтического представления футбола, прежде всего — в литературе и кино.