«Вратарь, не суйся за штрафную!». Футбол в культуре и истории Восточной Европы - [21]

Если иконическое персонажей у Менассе, как и в фильме Кольтаи, лишь поверхностно связано со спортивными достижениями и, соответственно, неудачами (а следовательно, имеет в основе своей подлинные моменты игры), стихотворение Иштвана Кемени «Стела» (1994, Sztélé) имеет прямое отношение к личности известного игрока национальной сборной и многолетнего тренера Иштвана Пишонта (род. 1970); однако в поэтическом тексте не выносятся на передний план характерные черты футбольного мастерства Пизонта: приведенная о нем информация ограничивается констатацией его положения на поле да еще, благодаря упоминанию Кишпешта, XIX (района в Будапеште), предположением, что речь в данном случае может идти о каком-то игроке «Гонведа». То, что в дальнейшем эта информация не уточняется, может быть связано также с главным, выраженным в стихотворении Кемени намерением. Ибо в центре текста находится фраза, обозначенная «гордой» — лозунг, начертанный на стене дома: «Иштван Пизонт — величайший король!». Тот, о ком идет речь, сам рассказывает в опубликованной в этом издании беседе о происхождении этой речевки, которую скандировали болельщики «Гонведа» на трибунах кишпештского стадиона имени Йожефа Божика (или еще где-нибудь), задуманной как прямой ответ на оскорбления антицыганского свойства фанатов команд-противников в адрес самого Пишонта. Кемени обходится в тексте без явного упоминания этой взаимосвязи. В гораздо большей степени стихотворение подчинено анализу функции изречения и отдельных его элементов и содержит надежду на сохранение по крайней мере его структурного и формально-семантического содержания в будущем, которое посредством предположений и догадок также проецируется в тексте, причем расстояние проецирования постепенно увеличивается. И хотя вполне можно себе представить, что когда-нибудь Пизонт завершит свою футбольную карьеру (что, с точки зрения истории, уже и случилось), последнее сформулированное указание для будущего устанавливает прежде всего такое стечение обстоятельств, при котором «футбол некогда исчезнет», иначе говоря — возможность, которая из перспективы футбола скорее может показаться стоящей в сослагательном наклонении. Заглавие стихотворения обещает что-то вроде эпитафии, вместо которой обнаруживается, однако, глубокая рефлексия о незабываемом, которая получает выразительное развитие в речевке с футбольного стадиона, то есть в некоей форме (часто лирически и ритмически окрашенной) устного творчества, фиксация которой как ее сохранение в стихотворении «Стела» представлена в двояком смысле: как случай в тексте и как сам текст, который можно воспринимать в качестве надписи:

Путник! Раз уж довелось мне записать здесь то, что я прочел на стене дома в Кишпеште, собственно: «Иштван Пизонт — величайший король!», прошу тебя, позаботься об этой надписи так: когда Пизонт завершит свою активную карьеру, замени его имя именем другого полузащитника; когда же и тот станет слишком стар, пусть его имя сменит следующее. Если же футболу предстоит когда-либо исчезнуть, пусть его сменит имя какого-то героя в игре с мячом, которая будет в то время. А когда ни мяча, ни игры больше не станет, найди человека, который лучше всех будет отвечать условиям той гордой фразы, и впиши его имя в надпись. Следи особо за тем, чтобы король в будущем оставался королем, а слово «величайший» означало бы величайшего. Тщательно смотри по сторонам, не живет ли рядом величайший из королей: ведь ты сможешь быть свободен, как только впишешь его имя на свое место. Ступай дальше, живи счастливо![104]

Толкование изречения в тексте стихотворения не только придает ему ту гордость, которую, собственно, стихотворение и без того ему отводит (риторически); однако всегда подразумеваемая тема (возможности проецирования) исторического значения его отдельных частей позволяет более отчетливо проявиться способу его действия. В отличие, однако, от пророчества на стене, явившегося Валтасару в книге пророка Даниила, процитированное у Кемени изречение не содержит определенного высказывания о будущем, но обращено к настоящему. С другой стороны, в тексте стихотворения содержится тем не менее весьма спорный прогноз, в котором вызывает вопрос как минимум одно: не обеспечивается ли постоянство, которое, кажется, призвана выражать эта фраза, также и почтительной заботой, основанной, положим, на совете: «Тщательно смотри по сторонам». Нечто подобное должно было бы быть справедливо, следуя логике текста Кемени, и для «заботы» о ставших иконическими героях, то есть футболистах, к которой, возможно, был бы применим предложенный в стихотворении метод действия, что-то вроде программы (будущего) сохранения памяти о незабываемом и второстепенном, а равно и о предпосылках значения, связанных в целом с высказанной в «Стеле» неустойчивостью указательного характера знака.

Если пытаться свести к некоей обобщающей идее те взаимосвязи, которые толковались выше на трех примерах (Пушкаш у Менассе, Балог II / Дьюси бачи у Кольтая, Пишонт в «Стеле»), то получается, что функция иконического связана с сюжетом