Врата в бессознательное: Набоков плюс - [55]

Думается, что наш краткий культурологический экскурс вкупе с психологической интерпретацией поможет лучше осознать значение арт-, игро— и библиотерапии для той группы детей и взрослых с аутистическими особенностями, которая, по О. С. Никольской [100], характеризуется наличием повышенной чувствительности.

А также задуматься над тем, что мы ищем и находим в искусстве.

* * *

Здесь мы не можем не вспомнить чувствительность и синэстезию Владимира Набокова.

Текст и фабульный слой затекста разбираемого выше стихотворения «To Vera» содержит трех взаимообратимых героев: призываемых жертв-арлекинов, пса — символа сноба (с апломбом как у юрода) и страдающего от непонятости сверхчувствительного мальчика — Набокова.

Архетипы.

…Но Арлекин дождался реванша. Чуткой публики, способной его возвысить до божества: «В фондах Тобольского музея хранится детская медная игрушка „арлекин“ (ТМ КП 16169, поступила в 1898 г.), она изображает человека в китайской цилиндрической шляпе, к рукам и туловищу приделаны бубенчики круглой формы. Согласно музейной описи, „арлекин“ употреблялся остяками в качестве идола» [11].

* * *

Жрецы и скоморохи — Велесовы дети. Культ быка-Велеса длился до позднего неолита [87;136]. Но бык в средневековой Западной Европе — карнавальная жертва, украшенная разноцветными ленточками [14;225–226].

Еще об древнем искуплении и жертве: «утопление в воде, иссечение человеческой плоти в „дробные части“ и травля животными ‹…› в контексте аналогичных экзекуций над государственными другими особо опасными преступниками, что совершались на Руси на протяжении почти целого тысячелетия ‹…› Эти казни были идеально приспособлены к отечественным традициям квазипохорон нечистых усопших» [23;48]. Проигравшие в битве на Шелони новгородцы для Ивана III — государственные преступники (захватнический поход Даниила Холмского был обставлен как карательный).

Характерно, что экзекуция новгородских вольнолюбцев была продолжена — и уже в развитых открыто-карнавально, святочных формах: через несколько лет, в 1490 г., опальных новгородских владык, в духе византийских обычаев, сажают на лошадей лицом к хвосту, наряженных как шутов (скоморохов): в «перевернутое платье», в венцах из сена и соломы и пр. [23;66].

Значит, это византийская, европейская смеховая культура, а не только ордынский обычай калеченья тела врагов?

Здесь всё слилось — всё худшее.

И в результате ордынско-византийская травма, оберег, придала О-вым статус скоморохов-искупленцев, магов, способных ходить туда-сюда по всему универсуму: Явь-Правь-Навь.

Сработало у потомков жрецов!

Топология фамилий: к разгадке родовой тайны

…произведение искусства — это единственный имеющийся у нас в распоряжении способ восстановления прошлого.

В. В. Набоков

Настало время разобраться со структурой «родового» набоковского дефекта поподробнее. Воспользуемся «мистикой и энергетикой пространств» [74;83].

«Как буду на пути обратном / мой путь туда припоминать?» («Дар»). Первая картинка наслаивается на вторую; лево-право путаются (разворот на 180 градусов). С точки зрения архитектоники мозга это сбой в работе зоны ТПО (ответственной за пространственную ориентировку) и гиппокампа (память). Похожий дефект у предполагаемых дальних родственников В. В. Набокова: наслаивание второй картинки на третью (т. е. при втором походе в то же место — лево-право так же путаются).

Наследие шаманов-О-вых у писателя Набокова, как мы предположили вначале? Да и к тому же при всем том, что синестетики обычно наделены незаурядной памятью, они нередко испытывают трудности при ориентации в пространстве [156;66]. Набоков — синэстетик, занятый «распознанием узоров своей и своих пращуров судьбы» [2]. Общих узоров — и общего «дефекта»: шаманских особенностей психики (инструментария для путешествий в не наши миры?).

«Ведь это не вековые загадки, окутанные мистической тайной, сокрытой в святая святых, а эффектные розыгрыши, прикрытые трюками, спрятанными внутри фокусов» [74;389], — уверен В. Н. Курицын, иронизирующий над романтической цитатой из Жолковского [43;440], но метящий в творчество любимца нелюбимого американского периода: «…Американское преображение ‹…› будет состоять в уменьшении зоны тайны — в пользу фокусов, которые непременно должны быть разгаданы» [74;376].

Что пытается делать Набоков американского периода? «…Не затворить створки тайн, а распахнуть окна ребуса. ‹…› Так метафизика превращается в эзотерику. Тайна — в тайное знание, которое не прочь стать явным» [74;385,387].

Да ведь это движение к разгадке родовой тайны!

Мы иронизировать не будем, а воспользуемся старинными архетипами как ключом.

Для Набокова память и есть главный инструмент прозрения [2]. Родовая память организуется работой с потусторонностью: «Конструирование внеположных инстанций ‹…› взгляды из других эпох — способы создать или зафиксировать зазор между ‹…› разными потусторонностями. Так вырабатывается вещество метафизики, питаясь которым ‹…› автор и герой чувствуют себя ‹…› причастными к Иному» [74;267].

Поищем мостики между эпохами. Не закодирована ли миссия рода в фамилии? Не поможет ли нам лучше понять назначение этой специфической структуры психики анализ семантики фамилий разных предков В. Набокова?