Врата в бессознательное: Набоков плюс - [53]
В книге Мишеля Пастуро «Дьявольская одежда: история полосок и полосатой ткани» рассмотрен непростой вопрос происхождения цветных ромбов и полос в одежде шутов и арлекинов: для «человека средневековья ‹…› честный человек и добрый христианин не может быть VARIUS (лат. пёстрый, разнообразный). Пестрота вызывает у него ассоциации с грехом и преисподней. ‹…› Проститутка в красно-жёлтом платье в полоску, шут в камзоле из разноцветных ромбов, являют одну и ту же идею: идею смятения, беспорядка, шума и нечистоты» [163].
М. Пастуро объясняет это тем, что глаз средневековых людей был не столь натренирован на восприятие перспективы, как наш. Для них очень важен был контраст между фигурой и фоном. Полосатая одежда такой контраст скрадывала, что заставляло подозревать в ее носителе желание оставаться незаметным и соответствующие дурные помыслы [169].
Стробоскопический эффект: невидимость арлекина.
У свиньи, на которой сидит, согласно лубочной картинке, шут Фарнос — ромбы [87;121]. Свинья в народных действах — частый заместитель человека…
Обычные люди, участвующие в ритуалах, тоже носили особую одежду: «чтобы общаться с духами, народ уподоблялся „иному миру“: надевал шкуры, выворачивал одежду и даже менял обувь право-налево» [87;55]. Это было «одновременно и переодевание бога в ветхого человека (отсюда рваные, худые наряды ряженых), и облачение тленного человека в нетленное божество» [115;171].
Какими же личностными и психофизиологическими качествами (помимо знакового одеяния) должен был обладать древний глумотворец для успеха своей деятельности?
Можно выделить три группы специфических качеств скомороха: 1) экстрасенсорные способности (впрямую связанные с работой помощника или даже заместителя жреца); 2) определенные этико-психологические установки (косвенно связанные с этой же, сакральной, частью работы); 3) артистические способности (связанные с функцией увеселения, воспитания и с процессом арттерапии).
Первую группу свойств традиционно объясняли связью смехотворца с «иным» миром: а) будущий волхв «должен был быть немного „не от мира сего“ и обладать определенными способностями, отличающими их от обычных людей („священные“ припадки, сноговорения и снохождения, способность не чувствовать боли и т. д.)» [87;28]. (Отметим, что такие качества характеризуют и другую традиционную фигуру Средневековья — юродивого.)
б) Часто «при разного рода „действиях“ сами скоморохи и их зрители впадали в состояние транса, т. е. особого духовного настроя (прелести), в котором ясно ощущается присутствие иного, временно отодвинутого на второй план мира» [87;117]. Гипнотизеры? Ходоки в астрал? Ясновидцы-тайнознатцы?
в) Ценилось особое состояние «не-ума», позволявшее «освободиться от суетного мышления, от внутреннего спора-диалога, чтобы затем выйти в состояние чистого ума» [87;124]; иными словами, уметь отстроиться от внутреннего диалога (что и современными экстрасенсами считается одним из базовых, исходных свойств для магических практик [116]).
Вторая группа качеств. «Одной из самых характерных особенностей средневекового смеха является его направленность на самого смеющегося. Смеющийся чаще всего смеется над самим собой, над своими злоключениями и неудачами. Смеясь, он изображает себя неудачником, дураком» [81;4]. Важно, что он валяет дурака, обращает смех на себя, а не на других [81;14]. («Дурак — это человек чужой, свободный, странный» [90;120], источник «непредсказуемых, интуитивных действий ‹…›, основанных на доброте и смехе ‹…›, которые имеют явно обрядовый смысл» [90;122].)
И здесь скоморох отличается от юродивого: если скоморох увеселяет, то юродивый учит [105;85]. Скоморох смеется над собой; юрод — над другими (он резонер, консервативный моралист, неумолимый ригорист, который не признает смягчающих обстоятельств) [105;132,134]). Юродство — серьезный вариант смехового мира [105;153]; доброта тут не обязательна.
Иная, перевернутая ситуация противопоставления идеального мира шизофреника несовершенному, а потому ненавистному миру людей: «В акте спасения он жаждет приобщить людей к своему шизофреническому миру, к царству Божию, где господствует всеобщая любовь и бессубъектность» [127;75]. Знакомая картина! Утопия? (Здесь шизофреник, как его понимает В. Руднев, действительно похож на юродивого; т. о., скоморох и юродивый — не только родственники, но и антиподы.)
Третья группа свойств. Шутовство, дурачество — это, прежде всего, искусство перевоплощения [87;120]. Скоморох (арлекин) — арт-терапевт, скоморошничество «требует любую болезненную ситуацию отшутить ‹…› позволяет не попасть впросак в необычных ситуациях» [87;127].
Можно назвать его и игротехником, игротерапевтом: игра — способ жизни скомороха [87;145]; она создает мир, сопоставимый в русской традиции с Мороком, где бывальщина и небывальщина соседствовали и сливались. Главная задача игр — «сохранение и укрепление целостного человека, избавление его от наносного, вредного» [87;141]. Сюда же можно отнести «умение умирать светло» [87;117].
Светлая смерть порождает катарсис; катарсис, по Аристотелю, — привилегия жанра трагедии («Поэтика»). Настоящее (неразвлекательное, немассмедийное) искусство, творчество как духовный акт может быть понято как
Цель пособия — развитие способности детей налаживать общение с окружающими людьми. В ходе «диалогов о культуре» происходит развитие коммуникативных способностей детей.Книга адресована педагогам дошкольных учреждений, родителям, гувернерам.
Кабачек О.Л. «Топос и хронос бессознательного: новые открытия». Научно-популярное издание. Продолжение книги «Топос и хронос бессознательного: междисциплинарное исследование». Книга об искусстве и о бессознательном: одно изучается через другое. По-новому описана структура бессознательного и его феномены. Издание будет интересно психологам, психотерапевтам, психиатрам, филологам и всем, интересующимся проблемами бессознательного и художественной литературой. Автор – кандидат психологических наук, лауреат международных литературных конкурсов.
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.
Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».