Врата - [42]

Но Соскэ оставался равнодушным и к бурному веселью, и к оживлению — ничто не могло его увлечь. Будто не получив приглашения на пир, он наблюдал его со стороны. Единственное, чего он мог желать, это из года в год вести с О-Ёнэ жизнь — монотонную и будничную. Объятый тишиной дом, в котором он сидел один в этот предновогодний вечер, был словно символом его реального существования.

О-Ёнэ вернулась в одиннадцатом часу порозовевшая, из неплотно запахнутого воротника кимоно виднелся красивый изгиб шеи.

— Столько народу, столько народу, просто невозможно мыться, даже таз не возьмёшь, — сказала она, переведя дух.

Киё явилась после одиннадцати. Просунув в слегка раздвинутые сёдзи голову, она сказала, что в парикмахерской пришлось ждать очереди, и извинилась за опоздание.

Зато Короку не спешил домой. В двенадцать Соскэ заявил, что пора спать, но в такой вечер О-Ёнэ считала это неловким и старалась продолжить разговор, чтобы дождаться Короку. К счастью, он вскоре вернулся, рассказав, что побывал на Нихонбаси, на Гиндзе, затем решил съездить к храму Суйтэнгу, но трамваи до того были переполнены, что пришлось несколько пропустить, поэтому он и задержался.

Потом он зашёл в галантерейный магазин, рассчитывая сделать покупку, за которую в качестве премии можно получить золотые часы. Но ничего такого в магазине не оказалось, кроме коробки с двумя матерчатыми мячами. И когда он поймал воздушный шар, которые машина там надувает целыми сотнями, в прикреплённом к нему ярлычке значились, не часы, а совсем другое. Короку вынул из кармана пакет с шампунью для мытья головы.

— Это от меня сестрице… А это передай девочкам Сакаи. — Короку положил перед Соскэ красивые мячики.

Так закончился небогатый событиями последний день года в этой маленькой семье.

16

На второй день праздничные улицы оделись во всё белое — пошёл снег. Он скатывался с крытого цинком конька крыши, и Соскэ с О-Ёнэ с тревогой прислушивались к его глухому шуму. Особенно это пугало ночью. Но вскоре снег перестал, и крыша обрела свой прежний цвет. Грязь не просыхала так быстро, как после дождя, липла к ботинкам, и Соскэ, придя с улицы, всякий раз с обидой говорил О-Ёнэ, словно она была в этом виновата:

— Ужас, что творится!

— Прости меня, пожалуйста, — сказала наконец О-Ёнэ со смехом. — От души сочувствую.

Соскэ не нашёлся что ответить, лишь сказал:

— Здесь у нас без гэта на высоких подставках не выйдешь. А в центре на улицах пыль, до того сухо, и высокие подставки только мешают. Словом, наш район отстал на целое столетие.

Соскэ говорил без особого неудовольствия, да и О-Ёнэ это трогало не больше, чем дым от сигареты, который муж выпускал через нос.

— Ты лучше скажи об этом Сакаи-сан, — посоветовала она.

— Скажу. И попрошу его сбавить квартплату.

Но к хозяину Соскэ не пошёл, а ограничился тем, что в первый день Нового года опустил в его почтовый ящик визитную карточку с поздравлением. Потом до самого вечера ходил с непременными визитами, а когда, вернувшись, узнал, что заходил Сакаи, почувствовал себя неловко. Начало Нового года прошло для супругов без всяких событий, если не считать, разумеется, выпавшего снега. К вечеру третьего дня явилась служанка от Сакаи с приглашением: «Если господни и госпожа свободны, пусть непременно пожалуют сегодня в гости вместе с молодым господином».

— Что это вдруг мы им понадобились? — удивился Соскэ.

— Вероятно, собираются играть в поэтические карты[31]. Ведь у них полон дом детей. Так что ты сходи.

— Лучше ты пойди. Я давно не брал в руки карт, ничего у меня не получится.

— И у меня тоже.

В конце концов решено было послать представителем от семьи «молодого господина».

— Сходи, молодой господин! — сказал Соскэ. Короку нехотя встал. Было очень забавно, что Короку назвали молодым господином, и, глядя на его кислую мину, супруги дружно рассмеялись. Выйдя на холод из тёплого дома, где царила праздничная атмосфера, Короку немного погодя снова очутился в тёплой праздничной атмосфере, среди множества электрических ламп.

Отдавая девочкам мячики, Короку сказал, что это подарок его старшего брата. Домой он вернулся с куклой-голышом, которую выиграл в домашней лотерее, устроенной Сакаи. На лбу у голыша была трещинка, закрашенная тушью. Короку положил куклу перед Соскэ и О-Ёнэ и очень серьёзно сказал, что это Содэхаги[32]. Почему Содэхаги, супругам да и самому Короку было непонятно, хотя жена хозяина пыталась ему это объяснить. Тогда Сакаи взял листок почтовой бумаги, написал реплику Содэхаги, а в скобках — строку собственного сочинения и велел показать Соскэ и О-Ёнэ. Пошарив в рукаве кимоно, Короку достал листок, где было написано:

«Эта тонкая ограда будто сбита из железа».

(«Этот голенький чертёнок об неё расшиб свой лоб».)

Соскэ и О-Ёнэ от души рассмеялись.

— Очень удачный каламбур! Интересно, кто его придумал? — спросил Соскэ.

— В самом деле, кто же? — словно эхо, повторил Короку и, небрежно бросив куклу, ушёл к себе.

Седьмого вечером снова пришла служанка от Сакаи, сказав, что хозяин просит Соскэ зайти поговорить. Соскэ и О-Ёнэ как раз собирались ужинать. Но только они зажгли лампу и Соскэ, держа чашку, сказал: «Ну, кажется, праздники кончились», — как вошла Киё и сообщила о переданном через служанку приглашении Сакаи. О-Ёнэ с улыбкой взглянула на мужа.