Врата скорби. Идем на Восток - [105]

Закончили к закату. Все они — перед работой разделись до пояса и теперь были похожи на бедняг помми[116]. Сэр Роберт работал вместе со всеми, памятуя урок своего отца, истинного аристократа и дворянина. Он говорил: настоящий, подлинный аристократ — ведет людей за собой, сынок, а не посылает их в бой. Настоящий аристократ, увидев перед собой трудное дело — первый засучит рукава и примется его делать. И еще вот что, сынок — помни, что каждое дело, которое ты делаешь, пусть даже самое мелкое — ты делаешь не только для себя, но и для своей страны. И каким бы оно ни было — все равно это помощь старой доброй Англии. Даже если ты посадишь где-то в диком краю несколько саженцев — может быть, через несколько десятков лет местные из уст в уста будут передавать друг другу, что эти деревья посадил англичанин, и будут называть эти деревья английскими. А этой уже не мелочь. Так что каждое дело, самое мелкое и неважное — требует от тебя полной самоотдачи, осознанности и дисциплины. Не пренебрегай мелкими делами — и у тебя не будет беды в делах крупных.

Так что сэр Роберт намаялся со всеми, таская валуны и махая киркой как последний каторжник, и сейчас его тело, как и у всех — было сожжено безжалостным солнцем и сочащимся из всех пор едким, ядовитым потом. А волосы и борода — были похожи на старую метлу…

О’Салливан, оглядев сам себя после работы — хмыкнул, развернул свою потрепанную офицерскую портупею. Там были какие-то жестянки и склянки подозрительного вида.

— Подходите по одному — сказал он — будем лечить…

В качестве лекарства использовались две вещи. Первая — какая-то мазь, жирная и желтая, ее было много, и ею смазывались сожженные солнцем участки тела. Вторая — что-то вроде смолы, темно-бордовой, которую глава местной станции разжевывал и намазывал на ссадины и раны.

— Что это? — спросил сэр Роберт, стиснув зубы, чтобы не выдать, как он страдает от боли.

— Это? — переспросил О’Салливан, нанося лекарство с таким видом как будто он писал картину — это, сэр, расплата за ту глупость, которую вы сделали. Я предупреждал, что нельзя раздеваться под солнцем, даже если вам покажется это лучше…

Солнце здесь и в самом деле было… непостижимое, даже в Африке такого не было. Сэр Роберт отделался относительно легко — все-таки много лет в Африке, а потом Барбадос, он все же сохранил загар и сильный. Но местное солнце — просто сжигало плоть. Он проклял себя за то, что и в самом деле первым скинул рубаху, предоставив и подчиненным последовать его примеру.

О’Салливан — единственный, кто работал в одежде, тяжело пыхтел, обливался потом — но помощь ему не требовалась

— Да уж. Но я спрашивал про мазь.

— Та, что желтая — это мазь от ожогов, местная, из животного жира, верблюжьего и коровьего в сочетании с небольшим количеством гашиша, он успокоит боль. Красная — это против ран, называется «Кровь семи братьев». Им торгуют здесь, в свое время на той стороне — был крупнейший рынок всяческих смол в мире, он действовал во времена Римской Империи. Некоторые продавались дороже золота — как эта. За пару дней все раны затянутся. А потом — ваше тело привыкнет и таких ожогов уже не будет. Впрочем, сэр, если желаете — можете идти к Джеремейн Грир, она вас попользует патентованными лекарствами. Если есть…

— Нет, благодарю… — сэр Роберт прикрыл верхнюю часть тела чистой бедуинской рубашкой, галабией — мисс Грир знает про вас и про вашу миссию?

О’Салливан пожал плечами

— Знает, наверное. Здесь шила в мешке не утаишь. Вас же направили в англизи-хаус, верно?

— Да, точно.

— Ну, вот. Я не против, мне не нужна реклама. А так — если вы думаете, что ваше прибытие сюда пришло незамеченным, сэр, то вы сильно ошибаетесь. Я уверен, что ваше описание и описание ваших спутников — передали в разные стороны как минимум с тремя караванами.

В этом О’Салливан был прав.

— И что делать?

О’Салливан пожал плечами

— Ничего. Здесь говорят: Кадару Ллахи ва ма ша'а фа'аля. Это предопределено Аллахом, и он сделал, как пожелал…

* * *

О’Салливан был прав — информация о пришельцах в Шисре распространялась по городу со скоростью лесного пожара, попадая, в том числе и к тем, кто имел здесь свои интересы…

В городе было несколько чайных и едален, в них можно было выпить чая, и обычного, и бедуинского, с жиром и солью, а так же перекусить. Перекусывали здесь скудно, в пищу шло мясо, разваренное в котле, рис, если был, просо и сорго — первое поставляли сюда русские, второе — приходило с Африки, там оно и выращивалось вместо пшеницы. Обычным блюдом был кус-кус, который делали не как полагается, из манки — а из дешевых сортов круп, был кус-кус и с мясом, и с овощами и сладкий. Можно было заказать некое подобие кефира, только соленого с зеленью, разбавленного водой — а можно было купить кислые шарики, делающиеся из того же кефира. Кислые шарики покупали практически все — можно было положить его за щеку и не чувствовать голода в течение часа — двух, а то и трех. Приметой нового времени были молочные и яичные блюда — русские поставляли сюда высушенное молоко и яичный порошок, из них получались непривычные — но сытные блюда особенно сытные для местных, привыкших довольствоваться малым. Едальни имели здесь успех — когда из десяти горожан как минимум девять — пришлые, приехавшие торговать — общественное питание не может не развиваться. Конечно, некоторые привозили еду сами, готовили на кострах — но после нескольких пожаров на рынке смотрели на это, мягко говоря, неодобрительно…