Врата скорби. Дикий Восток - [72]
Они нашли пристанище у хаджи Самара. Так странно звали купца, большого, хитрого, набожного. Он одновременно и торговал с неверными, и оказывал услуги правоверным, которые шли по пути Аллаха. Точнее — не мог не оказать. Оно носил не зеленую чалму — белую с зеленой лентой в знак того, что совершил хадж (на это — указывала и обязательная приставка к его имени — хаджи), ходил, тяжело переваливаясь с ноги на ногу, и имел собственный автомобиль, что в этих местах редкость. Он спрятал их в рыбном лабазе, в потайной его части — если бы русисты приехали искать, собака не почувствовала бы тайник. С другой стороны — и дышать в тайнике было невозможно, пусть рыба и лежала подо льдом. Но моджахед — должен стойко переносить все свалившееся на него, ведь в Коране сказано: неужели вы думаете, что мы не будем испытывать вас?
Часть из моджахедов уже отправили по дороге, пересадив в две другие машины. Их осталось совсем немного — несколько человек. Им нельзя было уходить по суше — казаки и ищейки хорошо знали их лица, за них были обещаны денежные награды. Надо было уходить морем… но не сразу. Этой ночью — они должны были сесть на лодку и добраться до Басры. В районе севернее Басры начинались очень плохие места, нечто среднее между затопленной пустыней и болотом, крайне коварные камышовые заросли, куда не осмеливаются соваться казаки. Там живут воинственные, жестокие и загадочные мааданы — болотные арабы. Арабы, которые плавают на тростниковых лодках, живут на наплавных островах, и едят рыбу. Они не примут чужих — но у амира, который подготовил и провел налет, мать была из мааданов, а потому — законы гостеприимства требовали дать полукровке пристанище и его спутникам тоже, сорвать русским и воевать с ними, если они вторгнутся в камышовые топи. Но если даже они это сделают — скорее всего они ничего не найдут, ведь деревни мааданов плавающие, и перемещаются по мере необходимости… а все протоки и то, куда они ведут — знают только сами мааданы.
С другой стороны и амир, тем более что он полукровка — головой отвечает за тех, кого он приведет в этот мир, и если он приведет врага — то врагом сочтут и его. А концы, как известно — в воду. И потому — он отнюдь не разделял энтузиазма Ихвана относительно новичка…
— Пойми, брат… — они говорили на фарси, которые другие не понимали или понимали плохо — я доверяю тебе. И знаю, сколь много ты сделал на пути Аллаха. Но этот… он даже не наш, не араб. Как он может постичь всю сокровенную сущность Знания, если он не знает даже языка, на котором написан Коран. Он же джахиля, невежественный!
— Поистине брат мой, если бы я не знал тебя столь хорошо, то обвинил бы тебя в асабийе[107], а это тяжкий грех, ты сам знаешь. Разве ты не помнил слова Пророка, который сказал: О люди! Ваш Господь один. Ваш отец один. Нет превосходства араба над иностранцем, и ни иностранца над арабом, ни черного над красным, ни красного над черным, а только с богобоязненностью, ибо наиболее уважаемым среди вас перед Аллахом является наиболее богобоязненный. Разве ты забыл эти слова? И разве ты забыл, что сказал Умар ибн аль-Хаттаб амирам войск: «Если люди начнут призывать друг на друга своими племенами, то бейте их мечом, пока они не начнут призывать друг друга Исламом!» Поистине, твои слова ущербны, брат…
— Да, брат, я помню все это. Но мы должны думать не только о своих грехах, но и движении, о джихаде, о сопротивлении. Иначе мы рискуем впасть в еще более тяжкий грех — грех покорности неверным, устрашиться неверным больше, чем Аллаху и тем самым выйти из ислама.
— Аллаху Акбар.
— Ты прекрасно знаешь, как хитры кяфиры и какие поистине дьявольские средства они изобретают, чтобы убить моджахедов, и отвратить как можно больше людей от ислама. Мы все — готовы принять шахаду, но мы не должны стремиться к ней, ибо это грех и Аллах — сам решит, когда мы достойны ее. Коран запрещает даже мыс ли о самоубийстве. А для того, чтобы воевать — мы должны доверять друг другу. И ты не хуже меня знаешь, что доверять можно только тем, кого знаешь с детства, или долгое время, или если тебе кто-то сказал о том, что этого моджахеда он знает с детства — но и это плохо, и это надо проверять. А что ты знаешь об этом человеке? Как ты можешь знать, кто он такой? Может быть — русисты подсунули тебе его в камеру нам всем на погибель?
Ихван усмехнулся
— Тогда брат, я должен сказать, что ты тоже работаешь на русистов. Потому что если бы не ты, и я, и этот брат уже висели бы в петле. И скажи, кто знал о том, что ты сделаешь атаку и освободишь нас, а? Как русисты могли знать это, если не от тебя самого?
— Клянусь Аллахом, брат, в тюрьме ты позабыл об осторожности. Я бы зарезал тебя, если бы ты не объяснился, иншалла
— Да, брат, но что ты можешь сказать против моих слов?
— Неверные дьявольски хитры. И лучше не оставлять подозрений на этот счет.
— Да, брат, но как ты оправдаешься перед Всевышним в день Суда? Когда он спросит тебя, зачем ты зарезал брата своего, который уверовал и не таил зла — что ты ответишь?
