Врата скорби. Часть 2 - [64]

Они шли к Зинджибару. Небольшой город на самом побережье, порт. Рыбацкий, контрабандистский, какое-то время – и пиратский. Потом – англичане сделали здесь Азиатскую крейсерскую станцию, в Зинджибаре базировались две – три канонерки и рота Морской пехоты Его Величества. По побережью шла дорога, а дальше, в горы – неконтролируемая территория. Зона контроля – исчерпывалась дальнобойностью орудий канонерок, морские пехотинцы даже не пытались углубиться в горы: им важно было держать береговую линию и не допускать пиратства. Это была провинция Фадли, от Зинджибара дорога шла к Джаару, столице Нижней Яффы, а им нужно было к городку Аль-Кара, на самой границе с Верхней Яффой и Йеменом. Оттуда – открывалась дорога в провинцию Бейхан и дальше, в горы Хадрамута.

Зинджибар сейчас – отличался реконструированным портом, совершенно русской набережной и кварталом бурых домов русской архитектуры, которыми цивилизованная жизнь здесь им закончилась. Как и в Аденском заливе – канонерки сменили теперь торпедные катера, на горизонте, в ослепительно-белом вареве немилосердного местного солнца – дымила русская крейсерская эскадра, лидером которой был эскортный авианосец Орел старого, двадцать восьмого проекта. Сопровождаемый крейсерами и эсминцами, он стол по ветру и выпускал самолеты, которые, как деловитые пчелы жужжали над приморским городом и пропадали где-то в горах. Здесь они остановились только с тем, чтобы пополнить запасы солярки и питьевой воды на флотском арсенале, после чего продолжили свой путь. Волков сказал, что до темноты надо пройти Аль-Кару, как обычно не объяснив ничего.

От Зинджибара – дорога круто поворачивала в горы, Татры упирались, пыхтели измученными пахотой быками, приспосабливаясь к подъему. Время от времени останавливались, чтобы долить воду в радиаторы и остудить двигатели – и это еще не самые горы, то ли еще будет. Едкий, мерзкий пот – покрывал лицо, все тело, Велехов чувствовал себя как искупанный – но это еще полбеды. Когда покрыта потом одежда начнет сохнуть – надо будет сменить ее, переменить до исподнего, повесить проветриться, а потом не стирая – воды то нет – хорошенько отходить жесткой сапожной щеткой. Если одежда высохнет на тебе – она превратится в наждак, раздерет кожу до крови и будет все что угодно, вплоть до заражения. Вот почему арабы не носят штанов, а их одежда – как бы спадает с тела. Здесь это суровая необходимость…

Конвой шел не торопясь, но и не медля. Дорога была двухпутной, но в плохих местах – машины с трудом протискивались между валунами или рискую улететь в пропасть. На полпути – встретили встречный конвой, коротко обменялись новостями. По словам водителей – впереди по местным меркам спокойно, ни одно из местных племен не взбунтовалось. А первое, что делает взбунтовавшееся племя – вываливает на дорогу валуны и перекрывает ее…

Уже ближе к вечеру – прошли Аль-Кару. Небольшой городок, ни одной улицы, мощеной даже камнем, острые иглы минаретов, подпирающих небо, заборы и дувалы, скрывающие жилища арабов так же надежно, как непроницаемая улыбка – скрывает истинные намерения. Народа на улицах было относительно немного, все женщины – в глухих, черных чадрах, рядом с канавами, по которым отводились нечистоты – игрались чернявые, босоногие мальчишки. Один из них, столкнувшись взглядом с Велеховым – провел ребром ладони по горлу: жест понятный и без переводчика. Казак никак не отреагировал. Кавказ, Крым, туретчина… теперь Восток. Такая уж судьба у казаков…

Жить весело, да помирать нелегко…

Уже за Карой, отойдя на несколько верст – они вышли на приличную, расчищенную площадку, на которой были оборудованы хотя бы минимальные удобства, такие как кострища и окопанные места для того, чтобы держать оборону. На господствующих высотах – были сложены небольшие крепости из камней и валунов, с бойницами для того, чтобы держать оборону. К господствующим высотам – шли проложенные веревочные дороги, в опасных местах были вбиты крючья. Казалось, сам Аллах предназначил это место для стоянки. На нем – уже были грузовики, много, с разных конвоев. Быстро опознались, вложив свой нехитрый харч в общий котел стали готовить – как обычно, на всех. На конвоях – в основном были русские, совсем немного обрусевших турков, знающих язык. Русские – это русские крестьяне, безземельные и малоземельные, из центральных регионов огромной страны, снявшиеся с земли из-за бескормицы, лютых, выкашивающих села под корень неурожаев. Они шли на Восток, соблазненные ссудами и займами от правительства, становились и крестьянами и солдатами, с именем Господним на устах поднимали местные неудобицы, осушали болота, сажали где рис, где пшеницу, где рожь. Умирали – погибали от нападений, налетов, от косившей без разбора малярии и лихорадки – но все же вцеплялись бурьяном в эту землю, отвоевывали пространство, и у местных, и у злой, совсем не ласковой природы. Многие – и здесь снялись с земли, пошли работать на прииски, водителями, на заводы, многие стали почти что казаками, только без казачьей крови в жилах. Странниками с винтовками и автоматами, вечно стремящимися за горизонт. Это было время великих надежд и великих открытий, острого предчувствия войны и оттого жадной, стремящейся схватить все, что можно жизни. Они шли за горизонт, в неведомые дали, давно оторвавшиеся от земли, потерявшие ее – но сохранившие русскую крестьянскую сметку и обстоятельность в сочетании с детской, искренней верой в Бога и действиями "на авось", которые роднили их местными, говорящими по поводу и без "иншалла". Влекомые безжалостными ветрами перемен, они, как сухие листья – добрались уже до края земли, и даже море – не было им преградой