Врата скорби. Часть 2 - [34]

– Пальцы не расширяй. Володя Лысый. Скажи – кореш его пришел. Пальба будет – тебе будет хуже, дурак…

Володя Лысый, как оказалось, квартировал на последнем этаже и конечно же с бабой. Потасканной, конечно – но ничего еще. Слабости – были у всех свои и Лысый – был ходок по слабому полу.

Подельника – он принял обстоятельно, приказав своей марухе выметаться и сопроводив приказ солидной затрещиной. Устало выматерившись, она собрала какое-то свое тряпье и ушла. Володя – приглашающе выставил на стол бутылку вина.

– Нет – сказал Митяй

– Случилось чего?! – понял Володя, смотря своими желтоватыми, как у приблудного кобелька, наглыми глазами.

– Ты как тут – спокойно квартируешь?

– Не жалуюсь.

– А мне вот уже сутки вся одесская братва цинковый клифт оформляет – заорал Митяй, выпуская пар

Володя – он жил по принципу, чему быть, тому параллельно – покачал головой, достал откуда-то из ящика и поставил на стол бутылку черного стекла.

– Давай, выпьем…

Вино – толстую бутылку Негру де Пуркарь – быстро сосчитали глотками. В самый раз – и хмель не взял, и душу отпустило. Приняло…

– Слушай, брат… – жаловался Митяй – ну как так. Я же вор. Я же… никогда сукой не был, клянусь всем, чем хочешь. Матерью клянусь. А они меня…

– Беспредел попер… – лениво отвечал Володя – как только поляки в город зашли, так совсем житья не стало. Надо вместе собраться, да их из города вышибить. А мы все меж собой грыземся…

Проблема такая была, ее нельзя было не признавать. Польский уголовный мир – несмотря на то, что существовал в едином государстве с русским, практически никак не контактировал с русской криминальной средой, если не считать раздела сфер влияния. Было даже такое понятие – "польские воры" – на каторге они держались отдельно и помощью русских не пользовались. Если не считать террористов и рокошан – то есть мятежников – то поляки (а в основном не поляки, а евреи) относились к европейскому криминальному миру, специализировались на контрабанде, разбоях, налетах, были тесно связаны с польскими социалистами – партии, запрещенной и признанной подрывной. Никогда нельзя было сказать, что было больше в делах поляков – то ли уголовщины, то ли политики. И если раньше польская преступность ограничивалась лишь польскими регионами – то сейчас они вполне уверенно выходили на Одессу, через нее работали с востоком. Одесситы – одесские криминальные авторитеты – терпели поляков только по какому-то негласному соглашению, достигнутому с еврейским криминалитетом Варшавы. Иначе – была бы мясня[39]…

И только когда на лестнице зазвучали шаги – только тогда Митяй спохватился и все понял. Вскочил с места шатанул стол, сделав из него укрытие…

– Ты чего…

Кто-то тяжело, всем телом ударил в дверь. Она треснула – но выдержала. Мало места для разбега – иначе бы вынесли… Топор – с хряском проломил деревянную пластину, внутрь полетело и грохнулось об пол что-то тяжелое.

– Ложись!

Оглушительно громыхнул взрыв, визгнули осколки. Стол – подвинулся от удара взрывной волны, ударил больно. Граната была наступательной, маломощной – иначе бы порепало осколками, не остались бы в живых. Полуоглохший, Митяй выцарапал пистолет, как раз в тот момент, когда кто-то вынес остатки двери и шагнул в комнату.

После "полицейского тридцать восьмого" – отдача армейского сорок пятого калибра плавно, но сильно толкнула в руку. Затем еще раз. Ворвавшийся в комнату битюг, вооруженный обрезом американского помпового ружья – выстрелив в пустоту, упал на колени, потом завалился на бок. Митяй выстрелил еще дважды, и оба раза удачно. Еще один исполнитель, худой и длинный, с узким как нож лицом – завалился в проходе, выронив пистолет – автомат Кольта с длинным магазином.[40]

Звякнуло стекло – Митяй обернулся и подстрелил третьего. Их халупа находилась на надстроенном мансардном этаже, имела окна – и этот урод собирался бросить им в комнату бутылку с зажигательной смесью, чтобы сжечь заживо. Вместо этого – бутылка раскололась, пламя охватило его руки и грудь, он отшатнулся и с криком полетел на дорогу…

Не дожидаясь, пока остальные очухаются – Митяй бросился к двери, стреляя из Кольта: стрельба отвлекает, пугает противника и отыгрывает время, тем более, если все пошло совсем не так, как они планировали. Пистолет быстро разрядился и встал на затворную задержку, он бросил его, выхватил оба револьвера, выстрелил с обоих враз. Высунулся в коридор – никого.

– Бери волыну, уходим!

Володя, оглохший и легко раненый покачал головой

– У меня нет.

– У этого возьми!

Сам Митяй – подобрал валявшийся на полу пистолет – автомат. Он оказался того же калибра, что и Кольт, а к Кольту у него были запасные магазины и патроны. Жахнул в стену – понравилось, пистолет был тяжелее обычного Кольта, основная тяжесть приходилась вперед, на рукоятку и удлинненный ствол с вырезами. Если скрытно не носить – самое то.

Держа пистолет перед собой – он спустился вниз. Еще один – он не понял, что произошло наверху, и тупо держал татарина под прицелом своего ружья – обернулся, но сделать ничего не успел. Пистолет – автомат трижды рявкнул, пули рванули сатиновую, засаленную косоворотку.