Врата - [138]

— А от каких они могут сбежать?

— Ну, главном образом от маленьких. С массой, скажем, в гору Эверест. Субмикроскопические черные дыры. Не больше ядерной частицы. Они очень горячие, сотни миллиардов Кельвина и выше. Чем они меньше, тем сильнее квантовый туннельный эффект и тем они горячее, поэтому они все уменьшаются и раскаляются, пока не произойдет взрыв. А у больших не так. Там действует противоположная закономерность. Чем черная дыра больше, чем больше она к себе притягивает материи, восполняющей ее массу, и тем труднее проявиться туннельному эффекту и частице вырваться. Дыра, как у Клары, имеет температуру, вероятно, в сто миллионов Кельвина, что на самом деле очень немного, Робин. И все время охлаждается.

— Значит, из такой дыры вырваться невозможно?

— Насколько я знаю, нет, Робин. Это отвечает на ваш вопрос?

— Да, на время, — сказал я и отпустил его. Но на один вопрос я все не получал ответа: почему, говоря о Кларе, он называет меня Робби?

Эсси пишет хорошие программы, но мне начинает казаться, что они накладываются друг на друга. Когда-то у меня была программа, которая время от времени называла меня детскими именами. Но это была психоаналитическая программа. Я напомнил себе, что нужно поговорить с Эсси, чтобы она внесла изменения в программы, потому что сейчас мне услуги Зигфрида фон Аналитика совсем не нужны.

Временный кабинет сенатора Прагглера размещался не в башне Корпорации, а на 26 этаже здания магистратуры. Знак вежливости со стороны бразильского конгресса по отношению к коллеге; лестный знак: кабинет всего на два этажа ниже крыши. Встав на рассвете, я тем не менее на несколько минут опоздал. Я провел время, бродя по утреннему городу. Нырял под мосты подземки, выходил на стоянках, блуждал без всякой цели. Я все еще находился в замедленном времени.

Но Прагглер, энергичный и улыбающийся, вырвал меня из него. «Замечательные новости, Робин! — воскликнул он, вводя меня в кабинет и заказывая кофе. — Боже! Как глупы мы были!»

На мгновение я подумал, что Боувер отозвал свой иск. Это показывает, насколько я был глуп: он говорил о последней передаче с Пищевой фабрики. Так долго разыскиваемые книги хичи оказались всем известными молитвенными веерами. «Я думал, вы об этом уже знаете», — извинился он, закончив свой рассказ.

— Я прогуливался, — ответил я. Неприятно слушать от другого нечто такое важное о моем собственном предприятии. Но я быстро пришел в себя. «Мне кажется, сенатор, — сказал я, — что это хорошее основание для отмены судебного запрета».

Он улыбнулся. «Знаете, я так и думал, что это придет вам в голову. Как вы себе это представляете?»

— Ну, мне это кажется ясным. Какова главная цель экспедиции? Знания о хичи. И теперь мы узнаем, что окружены этими знаниями, их нужно только подобрать.

Он нахмурился. «Мы еще не знаем, как декодировать эти проклятые штуки».

— Узнаем. Теперь, когда мы знаем, что это такое, разберемся. Мы получили откровение. Остальное — работа специалистов. Мы должны… — я смолк на середине фразы. Я уже хотел сказать, что сейчас надо скупать все имеющиеся на рынке молитвенные веера, но идея слишком хороша, чтобы делиться ею даже с другом. Я переключился. — Мы должны быстро получить результаты. Теперь экспедиция Хертеров-Холлов — не единственная важная проблема, поэтому рассуждения о национальных интересах утрачивают свой вес.

Он принял у секретарши чашку кофе, секретарша живая, не похожая на его программу, и пожал плечами. «Это аргумент. Я выскажу его комитету».

— Я надеялся, вы сделаете больше, сенатор.

— Если вы имеете в виду вообще снятие этого вопроса, то на это у меня нет власти. Я всего лишь председатель комитета. На один месяц. Конечно, я дома могу поднять бурю в сенате, и, может, я так и поступлю, но у всего есть пределы.

— А что будет делать комитет? Поддержит требование Боувера?

Он колебался. «Думаю, дело обстоит хуже. Речь идет вообще об изъятии у вас экспедиции. Тогда останется Корпорация Врат. Но этим займутся державы-учредители. Разумеется, в конечном счете вы получите компенсацию…»

Я со стуком поставил чашку на блюдце. «К черту компенсацию! Вы думаете, я все это затеял из-за денег?»

Прагглер — мой близкий друг. Я знаю, что нравлюсь ему, думаю даже, что он мне верит, но на его лице не было дружеского выражения, когда он ответил: «Иногда меня удивляет, почему вы в этом участвуете, Робин. — Некоторое время он без всякого выражения смотрел на меня. Я знал, что он знает о Кларе, знал, что он несколько раз был гостем за столом Эсси в Таппане. — Примите сочувствие по поводу болезни вашей жены, — сказал он. — Надеюсь, она скоро поправится».

Я ненадолго задержался в его приемной, чтобы связаться с Харриет и передать ей зашифрованный приказ отдать распоряжение моим людям скупать все молитвенные веера. У нее был для меня миллион сообщений, но я выслушал только одно: Эсси провела спокойную ночь и через час встречается с врачами. Для остального у меня не было времени: нужно было кое-что предпринять.

Не так легко поймать такси у бразильского конгресса: швейцары выполняют приказы и отлично разбираются в субординации. Мне пришлось пройти немного вдоль квартала, чтобы остановить машину. Когда я назвал шоферу адрес, он заставил меня дважды повторить его, а потом даже написать. И не из-за моего плохого португальского. Он не хотел ехать в Свободный город.