Врата - [133]

Поэтому, когда говорится, что Пейтер Хертер спятил, еще ничего не говорится. Какое отношение имеют стандарты обычного человека к Черному Питеру. Его можно мерить только стандартами необычных людей. А какая пестрая толпа, эти нестандартные люди! Наркоманы и пьяницы. Предатели и нарушители супружеской верности. У Тихо Браге был гуттаперчевый нос, но его не считали из-за этого менее великим. Reichsfuhrer (рейхсфюрер, нем. — Прим. перев.) не ел мяса. Великий Фридрих проводил много часов, которые должен был бы отдавать управлению империей, сочиняя музыку для камерных оркестров. Пейтер подошел к компьютеру и спросил: «Вера, что это был за небольшой толчок недавно?»

Компьютер помолчал, сверяясь со своей телеметрией. «Не могу ответить точно… мистер Хертер. Но момент инерции соответствует старту или стыковке одного из грузовых кораблей, которые замечены на фабрике».

Пейтер вскочил, вцепившись в сидение. «Тупица! — закричал он. — Почему мне не сказали, что это возможно?»

— Простите… мистер Хертер, — извинилась она. — Но вы могли прочесть о такой возможности в одной из распечаток. Вероятно, вы ее не заметили.

— Тупица! — повторил он, но на этот раз не был уверен, о ком говорит. Конечно, корабли! Ведь ясно же было, что продукция Пищевой фабрики должна куда-то отправляться. И так же ясно, что пустые корабли должны снова возвращаться за грузом. Откуда? Куда?

Неважно. Важно, что они, очевидно, не всегда возвращаются пустыми.

Далее. По крайней мере один корабль, прилетавший на Пищевую фабрику, теперь на Небе хичи. Если он дернется, кто или что будет в нем?

Пейтер почесал начинавшую болеть руку. Он может попытаться что-нибудь сделать. В его распоряжении несколько недель, пока корабль, возможно, вернется. Он может… что? Да! Он может забаррикадировать коридор. Передвинуть механизмы, припасы — все массивное, чтобы перегородить его. Тот, кто прилетит в корабле — если это произойдет, — будет остановлен или по крайней мере задержан. И начинать действовать нужно немедленно.

Пейтер не стал откладывать, а сразу принялся за поиски материалов для баррикады.

В низком тяготении Пищевой фабрики нетрудно передвигать даже большие механизмы. Но утомительно. Руки его продолжали болеть. Вскоре, передвигая по коридору большой голубой предмет, похожий на каноэ, Пейтер почувствовал странное ощущение, приходившее, казалось, от корней зубов. Рот его снова наполнился слюной.

Пейтер остановился и начал глубоко дышать, заставляя себя расслабиться.

Не помогло. Он знал, что не поможет. Через несколько секунд началась боль в груди, вначале слабая, будто кто-то слегка нажал на грудную клетку полозьями санок, потом все сильнее, пока санки не наехали на него со стокилограммовым саночником.

Он слишком далеко от Веры, чтобы получить медицинскую помощь. Придется переждать. Если это ложная грудная жаба, он выживет. Если остановка сердца — нет. Он сидел, терпеливо ожидая дальнейшего, а внутри него нарастал гнев.

Какая несправедливость! В пяти тысячах астрономических единиц от него, спокойные и безмятежные, люди его планеты продолжали заниматься своими делами, не зная и не думая о человеке, который принес бы им так много — уже принес, не беспокоясь, что этот человек умирает, один и в страданиях.

Неужели невозможна благодарность? Неужели у людей нет уважения, должной оценки, даже просто приличия?

Он должен дать им возможность. Если они ответят правильно, да, он принесет им такие дары, которых они и представить себе не могут. Но если они злы и непослушны…

Черный Питер принесет им такие ужасные дары, что мир содрогнется от страха! В любом случае мир никогда не забудет его… если только он переживет этот приступ.

9. Бразилиа

Главное — Эсси. Каждый раз, как ее привозили из операционной, я сидел у ее постели; четырнадцать раз за шесть недель, — и каждый раз голос ее звучал чуть слабее и выглядела она чуть более измученной. Все в это время было против меня: дело с иском в Бразилиа обстояло плохо, с Пищевой фабрики потоком шли сообщения, пожар на пищевых шахтах продолжался. Но прежде всего Эсси. Харриет получила распоряжение. Где бы я ни был, что бы ни делал, спал или нет, если Эсси спросит меня, немедленно связать. «О, да, миссис Броудхед, Робин сейчас будет. Нет, вы его не беспокоите. Он только что проснулся». Или у него только что кончилось деловое свидание, или он как раз идет с пляжа; любое объяснение, только чтобы не дать Эсси причины воздержаться от разговора. И тогда я приходил в затемненную комнату, загорелый, улыбающийся, оживленный, и говорил ей, как отлично она выглядит. Мою бильярдную преобразовали в операционную, а из соседней библиотеки вынесли все книги и сделали из нее спальню для Эсси. Ей там было удобно. Так она говорила.

И на самом деле она вовсе не выглядела плохо. Переломы костей заживали, ей заменили два-три килограмма органов и тканей. Ей даже вернули ее кожу, а, может, трансплантировали чью-то. Лицо у нее выглядело нормально, только слева небольшая повязка, на которую она начесывала волосы. «Ну, жеребец, — обычно приветствовала она меня. — Как держишься?»

— Прекрасно, прекрасно. Немного возбужден, — отвечал я, касаясь носом ее шеи. — А ты?