Врата Небесного спокойствия - [2]

Аямэй заблудилась в центре города: она ходила по кругу и никак не могла выбраться. Обезумевшие от страха люди пытались спастись бегством, увлекая ее за собой, потом она оказалась в полном одиночестве в каком-то закоулке, где на мостовой валялись залитые тусклым светом фонарей трупы.

Было два часа ночи. Она не встретила ни одного студента и так и не знала, что же произошло на площади Небесного спокойствия. Неожиданно ее окликнул вылезший из грузовика шофер:

— Студентка, тебе куда? Ранена? Могу подвезти.

Она ответила, что заблудилась и хочет вернуться на площадь Небесного спокойствия.

— Ты разве не знаешь, что там творится? Солдаты открыли огонь, много убитых. Туда тебе точно нельзя.

Аямэй спросила, известно ли ему что-нибудь о студентах, которых приказали вытеснить с площади. Шофер воскликнул:

— Думаешь, им дали скрыться? Да большинство из них наверняка погибли под танками.

Аямэй поблагодарила и повернулась, чтобы уйти, но шофер остановил ее:

— Сейчас не время гулять по городу. Темно, повсюду стреляют. Где ты живешь? Я тебя отвезу.

Она ответила, что непременно должна вернуться на площадь. Шофер покачал головой:

— Ты молодая и горячая. Говорю тебе — возвращайся домой, или ты не боишься смерти?

Своей настойчивостью шофер напомнил ей погибшего Сяо. Повинуясь какому-то смутному и странному чувству, Аямэй еще мгновение колебалась, но потом все-таки назвала адрес родителей, и они уехали из центра Пекина.

Ван работал на транспортном предприятии. В самом начале вечера он вернулся из провинции и застрял у Ворот Кванчжу: жители квартала перегородили проспект Долгого мира, чтобы не пропустить подкрепление к войскам. Любопытный и восторженный, как многие молодые китайские рабочие, Ван бросил грузовик и присоединился к протестующим. Потерявшие терпение солдаты били людей прикладами автоматов, те в ответ забрасывали их бутылками и камнями. Войска открыли огонь, появились первые жертвы. Тогда Ван вспомнил о жене и ребенке и три часа прятался в общественном туалете.

Он родился в рыбацкой семье и радовался, что стал шофером и регулярно получает зарплату. Особым честолюбием он не отличался, жил скромно, был счастлив и не заботился о завтрашнем дне. Но в тот вечер, став свидетелем бойни, молодой человек ощутил не ужас, а возбуждение. По дороге к дому родителей Аямэй он наивно рассуждал о революции, сопротивлении и тайной организации, задумавшей свергнуть правительство.

Аямэй хранила молчание. Ван взглянул в зеркало. Девушка сидела, подперев голову ладонью. Ветерок из окна шевелил ее густые волосы, обдувал пересохшие губы и запавшие щеки. Черные глаза неподвижно смотрели из-под нахмуренных бровей на пролетавшие мимо деревья. Внезапно Ван воскликнул:

— Ты — Аямэй.

Ван был потрясен своим открытием. Запинаясь на каждом слове, он рассказал, что следил за телевизионной дискуссией между членами правительства и студентами. Пламенное красноречие Аямэй сделало ее самой популярной из лидеров молодежного движения. К тому же она была единственной женщиной, участвовавшей в долгих переговорах, и очень красивой женщиной, хотя об этом Ван, конечно, умолчал.

По тихому бульвару Академий они добрались до дома родителей Аямэй. Грузовик въехал в рощу плакучих ив, где стрекотали цикады. Неожиданно Ван резко затормозил.

— Солдаты! — глухо вскрикнул он и выключил фары.

На другом конце рощи, в бледном свете прожекторов, обшаривавших густую листву, мелькали чьи-то тени.

Глава II

Через три дня после начала мятежа вооруженные солдаты заняли улицы Пекина.

В шесть утра теплый туман начал рассеиваться, и небо явилось миру во всей своей великолепной безмятежности. Военный джип выехал из казармы близ площади Небесного спокойствия и покатил в сторону западного предместья. Сидевший на переднем сиденье молодой лейтенант не сводил глаз с исторических памятников столицы. Голова его под форменной фуражкой была забинтована, на угловатом лице выделялся прямой крупный нос. Несмотря на сквозившее во взгляде наивное любопытство, он выглядел непреклонным и сдержанным.

Солнце отражалось в море золоченых черепиц. Яркие пагоды, украшенные лепными драконами башни, многоярусные крыши дворцов, возвышающиеся над высокими стенами Запретного города, величественно проплывали мимо. Но лейтенант Чжао полагал, что вся эта роскошь нажита угнетением народа, и потому его не восхищали ни беломраморные лестницы, ни резные колонны из сандалового дерева. Он никогда не оценит ни расписанные фантастическими фресками стены, ни инкрустированную золотом мебель, ни занавеси, расшитые в былые времена самыми умелыми во всем Китае руками. Джип проехал мимо Летнего дворца. Одни ворота были открыты, и Чжао заметил синий пруд с розовыми лотосами. На горизонте возвышалась белая башня, ее колокола тихо позванивали на ветру. Потом его внимание привлекли гостиницы и огромные магазины. Теснившиеся вдоль проспектов бутики и рестораны поражали воображение. В старом квартале, где когда-то обитал простой люд, на месте снесенных домов велось обширное строительство. Процветание столицы очень впечатлило лейтенанта Чжао. Джип въехал на территорию учебного городка, пересек рощу плакучих ив и остановился перед зданием советского образца. Яркое солнце освещало заросли жимолости перед фасадом из красного кирпича. Шестеро автоматчиков охраняли центральный вход.