Враг невидим - [132]
— Дал Риады, наш род оттуда, — машинально уточнил Веттели, и Токслей выстрелил два раза, досаду он что ли, так выражал?
«Да ведь он, похоже, и в самом деле стал психопатом! Нервы никуда не годятся, — мелькнула мысль. — Хорошо, что Эмили меня разлюбила, иначе сейчас ей пришлось бы страшно переживать».
— А хотите, открою то, о чём ни одной живой душе не известно? — вдруг предложил Токслей. — Думал унести эту тайну с собой в могилу, но ради вас, капитан…
— Может, не стоит? — неуверенно возразил Веттели. Голос лейтенанта звучал так мстительно и зловеще, что становилось жутковато. Чувствовалось, что новость будет из разряда «меньше знаешь — крепче спишь».
Но Токслей не собирался отказывать себе в удовольствии.
— Ну уж нет! Хочу чтобы вы это услышали. Помните день, когда вы прибыли в наш полк? Вас ещё по дороге атаковали мятежники, почти всех перебили… Ну, конечно, такое не забывается! Так вот, думаете, нападение было случайным? Ничего подобного! Мне тогда пришлось здорово раскошелиться, чтобы офицерское пополнение до места службы не добралось…
Красная дорога, безумно-голубое небо, чёрные хищные силуэты кружат в нём.
Лайонел Биккерст, семнадцати лет, любитель писать акварели, тонкий ценитель прекрасного. Его тело лежит в пыли, лицом вверх, новенький мундир чёрен от крови. Большая голошеяя птица, красиво спланировав, садится на его изрешеченную пулями грудь, метит кривым клювом в остекленевший глаз…
Веттели скрипнул зубами, в глазах неожиданно стало мокро, что-то сдавило горло. Рука сама выхватила риттер, всадила пулю в белый свет. Точнее, в трубу напротив, брызнула кирпичная крошка. «О! И у меня тоже нервы», — подумалось отстранённо и вяло.
— Зря потратились, лейтенант, — чтобы заставить голос звучать ровно и насмешливо, пришлось приложить усилие. Не хотелось выказывать эмоции перед врагом. Да, теперь Токслей стал для него не просто противником, а самым настоящим врагом, которого во что бы то ни стало нужно не задержать, не обезвредить, передав в руки правосудия, а уничтожить. Выбора тут нет.
— Зря, — откликнулся Фердинанд, зло рассмеявшись. — Что называется, ирония судьбы. Я, можно сказать, расчистил места для парней из других рот, а сам остался не у дел, потому что именно вы, назначенный в нашу роту, сподобились выжить.
— Это не ирония судьбы, — возразил Веттели серьёзно. — Это высшая справедливость.
— Ах, не городите вздор! Нет на этом свете никакой справедливости, не было и не будет никогда, пока существуют твари вроде вас. Вы непотопляемы! Сама судьба приберегает для вас тёплые местечки, а на простых смертных ей просто плевать!
— Пятьдесят четыре, — последовал ответ.
— Что — пятьдесят четыре? — не понял Токслей.
— Нас было пятьдесят четыре в том выпуске. Пятьдесят три нашли тёплое местечко на Гуалад-ир-Хав, или куда там ещё отправляются мёртвые? И если бы я не встретил вас в Баргейте, меня уже убило бы семейное проклятие, как убило перед этим моего сорокалетнего отца — должно быть, он тоже был большим «любимцем судьбы». Так что я жив только благодаря вам, лейтенант! Разве не забавно?
— Ничего, — мстительно откликнулся тот. — Как раз эту свою оплошность я сейчас попытаюсь исправить.
На этом переговоры закончились, боевые действия начались.
Они долго-долго старались друг друга убить — одинаково быстрые, ловкие и меткие, сноровистые в искусстве отнимать чужие жизни. Если исключить вмешательство богов, проиграть при таком раскладе должен тот, кто первым устанет и ослабнет, или утратит выдержку и начнёт творить глупости, или расстреляет все патроны. Чтобы победить, надо взять противника измором. Именно этим они и занимались, пугая сов, летучих мышей, юрких брауни и других мелких обитателей чердака.
«…А полицейские с той стороны, наверное, уже заскучали, глядя на нас, — подумывал Веттели, экономно отстреливаясь. И ещё вдруг в голову пришло: — Мы своей пальбой мешаем вести уроки». Мысль показалась забавной: «Нашёл о чём беспокоиться в трудную минуту! Уж не превращаюсь ли я в настоящего педагога?! Упасите, добрые боги!»
Тут боги, должно быть, оскорбились, что их помянули всуе, и следующая пуля больно сорвала кожу с его плеча, и без того многострадального — в Такхемете из-за него чуть не помер. «Идиот, — отругал себя лорд Анстетт, — внимательнее надо быть! О себе не думаешь — подумай о других. Очень им будет интересно тебя оплакивать!»
Веттели придерживался тактики «глухой обороны» — ему было важно, чтобы перестрелка не перешла в ближний бой. Токслей, сознавая своё физическое преимущество, стремился достигнуть обратного. Проще говоря, один упорно и бесстрашно атаковал, другой отступал, прятался за поворотами, укрывался за стояками и трубами и огорчался, что люди смотрят, а он имеет такой негероический вид. Да ещё и в голове стало попискивать: «Ох, ну что вы тянете? Дай уже ему, наконец, как следует! Долго ещё? А то я проголодалась». «Долго, — заверил он. — Успеешь слетать на кухню». Он никуда не спешил.
