Враг народа. Воспоминания художника - [49]

Всероссийское соревнование за высокий урожай.

Купаясь в музыкальной прозе И. А. Бунина, — «в гостиной сдавали на трех зеленых столах, за высокими канделябрами, в блеске свечей» или «теперь это легкое дыхание снова рассеялось в мире, в этом облачном небе, в этом холодном весеннем ветре», — я не ценил сельскую беллетристику Васи Шукшина.

И тот и другой писали о деревне, но у Шукшина проза не читается, это несъедобное слово и ложный идеал.

У меня было впечатление, что мой сосед ничего не читал из русской классики, ну, может быть, из четвертого класса помнил стихи воронежского мещанина Алексея Кольцова «Раззудись, плечо, размахнись, рука!», да и то сомнительно.

Потом рассказчик Шукшин постоянно прячет свое «я» за своих героев, как бы И. С. Тургенев спрятался за спину охотника Ермолая.

Издательскую блокаду Вася прорвал. Уже при мне его рассказ напечатал журнал большого тиража.

* * *

«Все дело в Мильмане!»

Мой брат Шура — блондин рыжего оттенка. Поросячьи ресницы. Глаза цвета летнего дождика. Теплая голубизна без зла. Джек Лондон брянского разлива.

Дедовская савраска сильно брыкалась. В 1938-м она обиделась и стукнула Шуру копытом в грудь. С тех пор он бился кашлем неизвестного происхождения. Савраска задела легкое отрока.

Профессия — столяр высшего разряда. Десятник. Авторитет. В лагерях и на целине ставил крыши для комсомола Страны Советов. Школа рабочей молодежи.

Его музыкальные инструменты: балалайка, мандолина, баян, пианино. Руководитель оркестра — «француз» Бию, инженер, трубач. На высший диплом Шура не собирался, и некогда, и семья, и другие заботы.

Начальник строительной бригады, гуманист Яков Михалыч Мильман брата ценил и выдал ему семейный вагон для жилья.

Суровый, цыганский быт на рельсах. Лучшие люди страны, главный инженер Аркадий Лапыгии, инженер Альбер Бию, техник Адольф Карасев.

Строительная бригада Мильмана откочевала к Москве. Дальше полустанка Переделкино их не пустили. Загнали на запасный путь. Я бывал в вагоне брата.

Упорный и задумчивый золотоискатель. Белый Клык. Железная Пята. Всегда на цырлах. Легкая хохма его не трогала.

Я решил усадить их за один общий стол, брата и Шукшина.

9 Мая, в День Победы, в общагу пришел мой брат Шура. Явился с выпивкой и закуской, как положено. Поднимаясь на пятый этаж, я шепнул ему что вокруг полно иностранцев богатого урожая, а мой сожитель по комнате — мужик из Сибири.

Я подумал, а вдруг сойдутся не разлей водой — дети войны, сироты. Шукшин играл на гармошке, Шура уважал кинематограф.

На какой пересылке Шура свихнулся — не знаю, но он не читал, а поедал книжки одну за другой. Если он читал Виктора Гюго, то все, что перевели, от первой книжки до последней. С крупными прорехами в общем образовании, тригонометрии — перерыв на войну с немцами и советская тюрьма на семь лет — и порядочным бзиком в характере. Например, он не читал романы русских авторов, я хочу уточнить — не только советских ударников Семена Бабаевского и Виталия Закруткина, но и классиков прошлого. Из иностранных наречий Шура знал кое-что из «халы» и «хенде хох».

…Оноре де Бальзак, Ромен Роллан, Стефан Цвейг, Дос Пассос, Эмиль Золя, Теодор Драйзер, Джон Стейнбек, Ярослав Гашек, Шервуд Андерсен, Джек Лондон, я не говорю о Вашингтоне Ирвинге с его «всемогущим долларом», которого читали по рекомендации педагогов.

Шизофрения особого полета!

Где профессор Даниил Лунц, главный психиатр страны?

Многоуважаемый Даниил Романович, почему советский рабочий читает Дос Пассоса, а не Семена Бабаевского?

Детство в жопе играет, сказал бы доктор Зигмунд Фрейд.

«Встреча на Эльбе?» — Не знаю.

Мой сосед Шукшин сразу смекнул, что предстоит нешуточный разговор с народом. Сначала мы расселись. Я молча открыл бутылку и разлил по граненым стаканам. Как и предполагалось, начал Вася Шукшин:

— Ну, как там у вас, волки водятся?

Брат чокнулся, выпил, но хохму районного комсомола пропустил мимо ушей. Он ждал красивый рассказ о кино, а Шукшин добывал свое. В его пустующем резерве было любопытство к «оккупационной зоне» и подвигам брянских партизан, Вася с карандашом в руке читал «Молодую гвардию» А. Фадеева, но войну не нюхал и проходил по книжкам. Здесь Шура был для него чудесной находкой.

Он никогда не встречал людей «из-под немца».

Волокита партизанской войны и Брянская республика его совершенно расстроили. Сибиряк поджал хвост, присмирел и еще выпил стакан водки.

— Ну, братцы, вы даете! — было его заключение.

«Я, Олег Кошевой, торжественно клянусь», «злодеяния фашистских зверей» («Молодая гвардия»), и вдруг свидетельский рассказ иного склада.

Брат научился теряться в толпе. Жизнь обучила. Одет как все, двубортный, бостоновый костюм. Темно-синий, конечно. Воротник рубашки навыпуск. Кепка. Рабочий парень гуляет Праздник Победы. Шура хотел знать всю подноготную о том, «как делать кино», а компетентный собутыльник качал права неинтересного прошлого.

Тогда я полез спасать встречу:

— Шура, расскажи Васе, как дядя Степа к немцам попал.

Наш дядя Степа, самый старший из Воробьевых, возглавлял танковый батальон под Ржевом и отбил сильную атаку немцев. Его наградили высшим орденом Красного Знамени, а через месяц он отбиться не смог и с орденом попал в плен.