Враг народа. Академия красных магов - [95]

Его взгляд, казалось, сцарапывал с меня кожу, внаглую изучая все, что я мог прятать и скрывать. Похоже, правило академии не читать чужие эмоции без предупреждения к себе он не относил. Однако сейчас его голосе не было насмешки.

— Каких эмоций, например? — спросил я.

— В вашем случае, к примеру, нетерпение, перевозбуждение, горячность, — неторопливо перечислил мой куратор. — Вы слишком торопитесь успеть все.

— Но я вижу чистую энергию не только у себя, но и у других, — возразил я. — Для видений это слишком полезно.

Наконец его глаза соскочили с меня, прекратив исследовать, как букашку под лупой. Кресло напротив легко скрипнуло. Сев прямо, Ковалевский развернул перед собой обе ладони.

— И где она сейчас? — спросил он.

Следом на одной из ладоней заплясала насыщенная синева.

— Тут, — показал я.

— А сейчас?

Синева осталась на той же ладони, словно пытаясь меня провести.

— Здесь же, — сказал я.

— А сейчас на какой?

Яркое свечение щедро разлилось сразу по двум ладоням.

— На обоих, — ответил я.

— А теперь?

Сияние исчезло отовсюду.

— Нигде, — сказал я.

Ковалевский посмотрел на меня гораздо серьезнее, наконец поверив без всяких “предположим”.

— Опишите, что видите.

— Да я могу вам показать, — отозвался я.

Мои глаза пробежались вокруг него и предсказуемо уперлись в стену — невидимую, но очень плотную, без единой лазейки, за которой надежно прятались его эмоции. Несколько мгновений в кабинете стояла тишина — лишь Ковалевский задумчиво постукивал пальцами по столу.

— Хорошо, — медленно произнес он, — я вам позволю, но при малейшей выходке…

— Вы меня накажете, — закончил я за него.

— Я вас заставлю почувствовать, — холодно продолжил он, — что значит умирать…

— Выходок не будет, — пообещал я.

В следующий миг стена вокруг него будто рассыпалась на части, выпуская наружу оранжевые волны любопытства — такого сочного, какого я, в принципе, не ожидал от этого едкого человека в сером костюме. Внутри он, оказывается, гораздо ярче, чем снаружи. Нетерпеливо разбегаясь по сторонам, эти волны обволокли весь кабинет, заметно добавляя ему красок. Мысленно их перехватив, я развернул обе свои ладони. На одной тут же послушно заплясало синее свечение, которого мой собеседник не видел, а на другой из всполохов любопытства появилась его точная сверкающая копия — иллюзия, которую Ковалевский увидел. Не сводя глаз с моей руки, он распахнул свою ладонь, и там плавно разлилась точно такая же синева, видимо, родившись из волн уже моих эмоций, которые я не скрывал — главным образом потому что не умел.

— Можете закончить, — сказал Ковалевский.

Следом обе иллюзии — его и моя — исчезли. Оранжевые волны стремительно втянулись, и вокруг него опять появилась непроницаемая стена, а на его лице — невозмутимая маска. Я молча тряхнул ладонью, и последним послушно скрылось настоящее синее свечение.

— Скажу честно, — после паузы произнес мой куратор, — с таким я сталкиваюсь впервые. Я покажу коллегам то, что вы видите, и после мы обсудим с вами результаты. А до тех пор вы не донимаете никого вопросами и спокойно учитесь. Договорились?

Я кивнул, подозревая что под “никого” он в первую очередь имел в виду себя.

— Если у вас все, — деловито подытожил Ковалевский, — то можете быть свободны.

Полки с книгами вокруг так сильно напоминали библиотечные стеллажи, что о втором своем вопросе я бы не забыл даже при желании.

— Мне сказали, что учебники по менталистике находятся в закрытой секции, а туда можно пройти только с разрешением от моего куратора, и я хотел…

— Вам туда еще рано, — он не дал мне закончить.

— Почему?

— Это ваше любимое слово? — в его тон опять вернулась ирония.

— Только когда на мои вопросы не отвечают, — сказал я.

— Вам туда еще рано, — повторил Ковалевский. — Таков порядок, и вы не исключение. Когда я решу, что вы готовы, я дам разрешение.

— Но я хочу получше узнать свой дар, — возразил я.

— А чем дольше вы спорите, — словно не услышав, продолжил он, — тем дальше вы от результата. Еще есть вопросы?

Неосязаемую стену вокруг него аж хотелось разбить, чтобы вновь появился нормальный живой человек, способный на любопытство, а не только на сарказмы и наказания.

— Всего доброго, — я встал со стула.

Кивнув, он подтянул к себе бумаги и уткнулся в них, будто и не прерывался на разговор.

Покинув кабинет Ковалевского, я немного прошелся по коридору, свернул за угол и уже почти добрался до лестницы, как с другой стороны пролета вдруг выполз туман, медленно стелясь по полу и исчезая у ступеней. Заинтригованный, я направился туда, где белые клубы были гуще и плотнее, напоминая дым, и чем дальше, тем выше окутывали ноги. Я утонул в них по самые щиколотки, когда наконец обнаружил дверную щель, из-под которой все эти клубы вырывались наружу.

Подойдя, я с любопытством постучал по двери. Вместо ответа по ту сторону раздавался какой-то стеклянный звон и бодрое бульканье, будто в кастрюле кипела вода. Я осторожно приоткрыл дверь, и туман безудержно хлынул мне навстречу, словно пытаясь обнять как старого друга и утопить в себе. Все пространство казалось захвачено им — от пола до потолка. В густой белизне не просматривалось ни угла, и оставалось загадкой, большая комната или маленькая, пустая или чем-то заполненная — лишь в другом конце булькала вода и звенели склянки, намекая, что у этого местечка есть хозяева и они сейчас тут.