Глава 1. В застенках НКВД
— Ты понимаешь, что за такое тебя вообще могут расстрелять?
— А я думал, — криво ухмыльнулся я, — медаль какую дадите.
— Медаль? — сидящий по другую сторону стола чекист чуть не подавился воздухом. — Да ты весь завод чуть не взорвал!.. Ты вообще понимаешь, кто ты? Ты — вредитель! Враг народа!..
Все, эту пламенную речь пора заканчивать. Пока прямо здесь к стенке не поставили.
— Вообще-то, — не стал скромничать я, — я вам весь завод спас.
Если не брать в расчет некоторые факты, то именно так и было. Из-за одного идиота на домне случилась авария: слишком мощный поток чугуна прожег все преграды и хлынул как лава, пожирая собой все вокруг. Рабочие с воплями кинулись прочь. Однако я вместо того, чтобы смыться, остался и приказал остаться тем, кто могли все исправить.
— Спас? — процедил чекист. — Семнадцатилетний мальчишка?
Ага. Причем это оказалось не так уж и сложно. Когда они убегали, их страх убегал вместе с ними, растекаясь черными дрожащими волнами по воздуху. Страх — это слабость, а слабостями легко управлять. Все, что нужно, лишь поймать эти видимые только мне волны, и их хозяева оказывались на моем крючке, как марионетки на ниточке — я мог заставить их поверить во что угодно, нарисовать им прямо в голову любую иллюзию. Даже отправить работать под потоками раскаленного железа. Ненадолго, правда, но этого хватило, чтобы все остановить.
Так что я, можно сказать, герой. Проблема только в том, что идиотом, из-за которого все случилось, тоже был я.
— Что ты врешь! — кулак чекиста с силой треснул по столу. — Ты не спас! Ты чуть весь завод не угробил!
А, то есть спасти завод семнадцатилетний мальчишка не может, а угробить, значит, вполне?
— Зачем? — недобро прищурился он. — Сам додумался? Или кто подговорил?
— Ну если вы ищите виновного, — отозвался я, — то, наверное, спрашивать надо с товарища Стаханова. Он пример подал.
А что? На днях на комсомольском собрании нам зачитали “Правду”, где в красках расписывался его трудовой подвиг. Вот я и подумал: а чем я хуже? Увидеть свое имя во всех союзных газетах я бы тоже не отказался, а там, глядишь, пригласили бы в Москву, дали бы какую-нибудь должность, и остался бы я там. И все, никакого больше барака. Годам к двадцати стал бы директором завода, а к двадцати пяти можно и в наркомат податься, а там и до власти дойти. Разумеется, вслух о таких планах не говорят.
Так что я решил поступить по-стахановски, а для этого надо было чуть-чуть подправить технологический процесс. И все шло отлично, пока из печи, сжигая все на пути, не хлынул раскаленный чугун. Тогда я подумал, что сломал домну…
— Какой Стаханов? — поморщился чекист. — Что ты несешь?
Да, признаю, возможно, это была не самая гениальная из всех моих идей. Но ведь не попробуешь, не узнаешь. А ничего великое не достигается без экспериментов.
— Что ты планировал, — он сверлил меня глазами, — диверсию?
— Нет, — честно ответил я, — трудовой подвиг, — и поправил значок “ударник” на груди.
— Пятнадцать человек в больнице. С ожогами, — цедил чекист. — Ты это понимаешь?
— Зато завод цел. Да и все живы остались. Если бы не я, ущерб был бы гораздо больше.
На пару минут кабинет окутала тишина. Лишь шелестели бумаги, которые вдруг начал пролистывать мой собеседник, и скрипел стул, на котором устало заерзал я. Но даже это жесткое сиденье оказалось удобнее койки в узкой темной камере, куда меня затолкали прямо с завода. Даже не могу сказать, сколько часов мне пришлось там проторчать, причем в весьма раздражающей компании.
— Но есть и другой вопрос, более сложный, — чекист ткнул пальцем в одним из густо исписанных листков перед собой. — Мы опросили людей на заводе. И про тебя говорят всякое, — многозначительно произнес он.
— Например? — хотя, кажется, ответ я знал.
— Вся твоя бригада твердит, — его палец продолжал тыкать в листок, — что когда они соглашались на этот “трудовой подвиг”, они чувствовали, будто ты им это внушил. А потом, когда кинулись к домне — все говорят, что ты их заставил.
Оставалось только пожать плечами. Разумеется, они меня сдали — иллюзия закончилась, мозги стали просыпаться. К тому же мужики меня не любили — в семнадцать лет стать бригадиром не каждому дано.
— Все показали, — продолжал чекист, — что, когда они кинулись к домне, ты стоял в стороне и не сводил с них глаз, будто управлял ими издалека…
А что, мозговой центр сам должен лезть в пекло?
— Говорят, — он уже вовсю впивался в меня глазами, — что ты хуже цыгана. Колдун…
— А вы что верите в колдунов? — уточнил я.
Хотя ответ и так читался по его лицу — не верил. А потому и не знал, что сейчас думать.
— Почему все эти люди послушались тебя? — нахмурился он. — Мальчишку?
— Вообще-то, — я поправил значок “бригадир” на груди, — я их бригадир.
Кабинет снова окутала тишина. Захлопнув папку с бумаги, чекист сцепил руки на груди, явно не в силах определиться, кто я: враг народа или наглый мальчишка. То и дело он косились на стоящий на углу стола телефон, словно подумывая позвать подмогу.
— А с сокамерником ты что сделал?
— А не надо было ко мне урку подсаживать, — отозвался я.
