Врачеватель. Олигархическая сказка - [51]
– Я теперь Елена Ивановна, – глубоко вздохнув, ответила баронесса. – А фамилия моя Зямкина. Имею паспорт и московскую прописку.
– Как твоя фамилия? – от неожиданности Пал Палыча приподняло с удобной для сидения скамейки.
– Ну вот, у всех одна и та же реакция, – с обидой в голосе произнесла гражданка Зямкина. – А по мне, так очень даже красивая фамилия. По-моему, в ней есть что-то музыкальное.
– Зямкина?.. – на секунду задумался Пал Палыч – А ты знаешь, действительно – звучит очень поэтично: Зямкина. Нет, правда, красиво.
– Вот и мне так кажется, Пал Палыч. Только почему-то даже в ЗАГСе эта дура со здоровенной блямбой на груди, вытаращив глаза, тоже два раза переспрашивала.
– С каких это пор, – попытался успокоить ее Пал Палыч, – ты стала обращать внимание на дур? Черт с ними, с дурами! Ты мне про Зямкина расскажи.
– Да, в общем-то, все до банальности просто, – ответила она. – Еду как-то вечером в кабриолете по Тверской. Кругом огни. Все сияет. А тут смотрю – он идет, весь какой-то худой, нестиранный. Ну, останавливаюсь и говорю ему: «Юноша, давайте я вас до дома подвезу, что ли?» Вот с тех пор я Зямкина Елена Ивановна. А он у меня, Пал Палыч, умный. Университет закончил. Химик, между прочим. Правда, сейчас работает не по специальности, в одной частной фирме. Оклад, конечно, скудный, но мне работать не разрешает.
Она посмотрела на Пал Палыча своими бездонными, словно два моря, глазами.
– Да и не желательно мне сейчас, – было заметно, что баронесса (кто бы мог подумать!) сильно волнуется. – У меня ведь друзей, кроме тебя, пожалуй, что и нету. Потому и повидаться хотела… Я беременна, Паша.
Она положила голову ему на плечо, а он, нежно обняв баронессу, вместе с ней прислонился к спинке скамейки, и лицо его в этот момент выражало непомерную мальчишескую гордость, словно минуту назад он при всем честном народе в собственном дворе начистил харю местному признанному авторитету.
– А я, Ленуся, всегда говорил, что наша российская сперма самая сперматозоидная на всем белом свете, раз уж такое чудо, как ты, к рукам прибрали. Ах, Зямкин! Красавец ты наш! Может, мы еще и не все постиранные, но нас никакой кислотой не вытравишь. Пусть и не мечтают!
– Паша, – еле слышно произнесла Елена Ивановна, – это еще не все. Машина твоей жены тоже у меня.
– Какая машина?.. Подожди, а как она у тебя оказалась-то?
– Да ты не волнуйся. Она в целости и сохранности. Просто когда Лариса Дмитриевна встречалась с Петровичем, то от волнения забыла ее закрыть. Ну, ты пойми, такая халява. Не смогла удержаться. Чисто профессионально.
– Ты вот что, профессионалка, – в голосе Пал Палыча послышались укоризненные нотки, – машину жены вернешь. Ясно? Не хочу я тебя видеть в таком качестве.
– Так я потому тебе и сказала! Как ты не поймешь – я же теперь другая.
– Ну хорошо-хорошо. Считай, что я это уже понял. С тобою мне более-менее все понятно, а вот с твоим начальничком не совсем. Где эта нечисть? Кому кровь портит?
– Сейчас, думаю, никому. Он в серьезной опале. Пока не востребован. Работает стилистом в Саратовском драматическом. На подносе «кушать подано» на сцену выносит. Открытку мне, гад, прислал. С 8 Марта поздравлял, но я ему, Паша, не ответила, хоть он и очень жаловался на одиночество.
– Значит, когда я вам оказался не по зубам, – глядя на выглянувшее солнышко, произнес Пал Палыч, – вашу бригаду расформировали.
– Что-то в этом роде. Только я уверена – не долго ему осталось на одиночество жаловаться. Скоро опять призовут. А он, собака страшная, только этого и ждет. Ничего другого-то не умеет. Ты же теперь сам отлично знаешь, что эта суета из-за этого чертового баланса – вечная, без конца и края. А мне, Паша, только бы ребеночка родить. Тогда и море по колено. Тогда я стану такою же, как все бабы. Не хуже и не лучше. Ладно, ты иди, – сказала баронесса, поцеловав Пал Палыча. – Укладывайся в багажник. Гриша твой через две минуты уже будет на месте.
Они поднялись с лавочки.
– Вот что, Елена Ивановна, садись-ка ты в свой кабриолет да дуй за Зямкиным. Пока не родишь, у меня поживете. Места всем хватит, и мне так спокойнее будет. А достойную работу твоему химику мы подыщем. Я тебе обещаю.
– Спасибо, только он не согласится. Зямкин хоть и бедный, но очень гордый организм.
– А ты не переживай, – уверенно ответил Пал Палыч, – я найду нужные аргументы его уговорить.
На Рублевском шоссе в двухстах метрах от въездных ворот Центральной клинической больницы, вплотную прижавшись к обочине дороги, стоял черный «Гелентваген», четырьмя желтыми лампочками изображая аварийную остановку. Из припарковавшейся сзади девятки пулей вылетел Константин и, мгновенно открыв багажник, помог Пал Палычу из него выбраться.
В считанные секунды Остроголов оказался на заднем сиденье «Мерседеса», где уже была приготовлена одежда и обувь.
– Здорово, Гриня! Ну, как вы тут без меня? – весело спросил своего водителя Пал Палыч, натягивая на себя штаны.
– Здравствуйте, Пал Палыч! Как это сказать?.. С пробуждением вас, что ли?
– Спасибо, дорогой!
– А без вас плохо. Тоска зеленая.
– Ничего, теперь будет весело. Это уж я тебе гарантирую.
Когда-то давно один мудрец сказал: «Мои чувства, эмоции, желания принадлежат исключительно Богу и мне». Немного подумав, добавил: «Равно как и каждому из тех, кого я никогда не видел».Был ли он прав?Не знаю.Но, так или иначе, мириадами невидимых нитей мы связаны друг с другом. Эту связь я раскрываю в своей второй книге «Врачеватель-2», где фантазия и реальность так тесно переплетены и сложно понять, было ли это на самом деле или все лишь приснилось мне на днях…Андрей Войновский.
У Славика из пригородного лесхоза появляется щенок-найдёныш. Подросток всей душой отдаётся воспитанию Жульки, не подозревая, что в её жилах течёт кровь древнейших боевых псов. Беда, в которую попадает Славик, показывает, что Жулька унаследовала лучшие гены предков: рискуя жизнью, собака беззаветно бросается на защиту друга. Но будет ли Славик с прежней любовью относиться к своей спасительнице, видя, что после страшного боя Жулька стала инвалидом?
В России быть геем — уже само по себе приговор. Быть подростком-геем — значит стать объектом жесткой травли и, возможно, даже подвергнуть себя реальной опасности. А потому ты вынужден жить в постоянном страхе, прекрасно осознавая, что тебя ждет в случае разоблачения. Однако для каждого такого подростка рано или поздно наступает время, когда ему приходится быть смелым, чтобы отстоять свое право на существование…
История подростка Ромы, который ходит в обычную школу, живет, кажется, обычной жизнью: прогуливает уроки, забирает младшую сестренку из детского сада, влюбляется в новенькую одноклассницу… Однако у Ромы есть свои большие секреты, о которых никто не должен знать.
Эрик Стоун в 14 лет хладнокровно застрелил собственного отца. Но не стоит поспешно нарекать его монстром и психопатом, потому что у детей всегда есть причины для жестокости, даже если взрослые их не видят или не хотят видеть. У Эрика такая причина тоже была. Это история о «невидимых» детях — жертвах домашнего насилия. О детях, которые чаще всего молчат, потому что большинство из нас не желает слышать. Это история о разбитом детстве, осколки которого невозможно собрать, даже спустя много лет…
Строгая школьная дисциплина, райский остров в постапокалиптическом мире, представления о жизни после смерти, поезд, способный доставить вас в любую точку мира за считанные секунды, вполне безобидный с виду отбеливатель, сборник рассказов теряющей популярность писательницы — на самом деле всё это совсем не то, чем кажется на первый взгляд…
Книга Тимура Бикбулатова «Opus marginum» содержит тексты, дефинируемые как «метафорический нарратив». «Все, что натекстовано в этой сумбурной брошюрке, писалось кусками, рывками, без помарок и обдумывания. На пресс-конференциях в правительстве и научных библиотеках, в алкогольных притонах и наркоклиниках, на художественных вернисажах и в ночных вагонах электричек. Это не сборник и не альбом, это стенограмма стенаний без шумоподавления и корректуры. Чтобы было, чтобы не забыть, не потерять…».