Врач - [8]

Шрифт
Интервал

Валерий Олегович продолжал кряхтеть и кашлять после своей последней шутки. Люди переглядывались, всматривались в потерянные глаза друг друга, вглядывались в привычные предметы кабинетов и медленно начали расходиться по своим местам, чтобы еще раз впитать запах родных стен, запечатлеть в памяти все, что было рядом на протяжении столь долгого времени.

Сначала ушла женщина-окулист с медсестрой, потом терапевт со своей помощницей. В кабинете остались только Святослав Никифорович, Филипп Аркадьевич и глава администрации, который встал из-за стола и начал накидывать на себя пальто с шапкой, которое снял у входа в кабинет. На прощание он сказал:

– Не кисните, товарищи. Как там в песне поется? «Лучшее, конечно, впереди». Забыл, кто поет. По-моему, «Самоцветы».

– Крокодил Гена, – сказал Филипп.

– Не понял? – разгневался глава администрации.

– Поет, говорю, крокодил Гена в мультике про Чебурашку, а не «Самоцветы». Любимый мультфильм дочери, – чуть повысив голос и глядя прям в глаза Валерию Олеговичу, сказал Филипп

– А-а-а, тогда ясно. Вот мы только порядок всем миром наведем в стране, пиндосам нос утрем. Это ж все из-за санкций, понимать надо! Все они от нас отстать не могут, уроды, ей-богу! Я вот все думаю, у них там внутри страны, что ли, проблем нет? Кстати, у нас тут уже пять лет толком никто полы официально не моет. Все свою секретаршу заставляю мыть везде, убедил ее, мол это ее служебная обязанность. Преданная дама, хорошая. Официально же висит ставка уборщицы, но она об этом не знает. Поэтому, милости прошу, господа, – договорил эти слова глава администрации с лицом самодовольного конферансье, открывающего большой концерт, и ушел в коридор, где лампочка окончательно перестала гореть от слишком, видимо, высокого напряжения.

Он ушел в темноту и неизвестность, было слышно, как он быстро пробежал по коридору, входная дверь хлопнула. Планы на спокойную жизнь после пенсии рухнули как у персонала больницы, так и у всех местных жителей, которые еще не знали, что их ждет.

Филипп уже собирался уходить, как вдруг Святослав Никифорович его остановил вопросом:

– Филь, ты же знаешь, если что, я смогу помочь с трудоустройством. Старые связи еще живы. Ребята мои с института где только не работают – по всей стране. Я дам тебе, да и всем ребятам, лучшие рекомендации. В вас уверен, как в себе.

– Ты ж знаешь, что я не уеду, Святослав! Не могу. Куда ни дернись – очень далеко. Сам себя буду чувствовать предателем. Придумаю что-нибудь.

– Понимаю, дружище, – он впервые его так назвал, подошел, пожал руку и крепко обнял, как в последний раз, как родного брата, как боевого товарища, который вместе с ним долго держал оборону, не давая противнику пробиться в тыл. Но силы иссякли, и они оба пали вместе на поле этого боя с невидимым врагом, не успев выдернуть чеку гранаты, авось еще пригодится.

Вдруг, вспомнив слова Клавдии о дочке, он решил поведать о новости Святославу, который напомнил сам ему своих связях:

– Слушай, Святослав, не мне, может, дочке Клавдии подсобишь? Она тут с Игорем на прием приходила и обмолвилась, что Света у нее в колледж медицинский поступать собирается. Вот ей бы помочь как-нибудь, посодействовать. Она очень умная девчонка, ручаюсь!

– А то я не в курсе! И про поступление ее уже знаю. Всех однокурсников, которые преподают в облцентре, я уже оповестил, сказали, что помогут ей попасть на подготовительные курсы. Не переживай, своих не бросаем.

– Еще сегодня у Софьи день рождения!

– В такую погоду пойдешь?

Филипп Аркадьевич кивнул головой вниз. Они оба вышли из кабинета: наш герой ушел в свой, а Святослав пошел к охраннику Андрею, который досматривал очередную серию какого-то сериала. Никифорович потом рассказывал, что Андрей, узнав о том, что больницу закрывают и сносят, заплакал и обнял телевизор.

Филипп зашел в кабинет, очереди не было, как и всегда, выпил оставшийся напиток в кружке и взглянул в окно. Вьюга перестала танцевать со снегом свой дикий неумелый вальс, будто танцующие выпускники на последнем звонке в сельской школе. Ветра не было, дым из труб шел столбом. Были видны дома, стоявшие неподалеку. Также можно было разглядеть женщину с двумя детьми, которая подходила к каждому дому, стучалась, передавала из рук в руки лист А4.

Когда Филипп пришел домой, уже было очень темно. Фонарей, что освещают дороги в больших городах, в поселке не было. В маленьких поселениях, под тип этого, они бывают только в случае, если через него проходит федеральная трасса, по которым дальнобойщики гоняют свои фуры туда-сюда. Счастливое стечение обстоятельств.

Погода к вечеру опять разыгралась, но сегодня у Софьи день рождения, должно было быть. В этот день Филипп всегда ходит на могилу к дочери и жене. Да, зима, да, мороз, но это его никогда не останавливало. С годами связь только крепла. Не остановился он и в этот день.

Путь предстоял неблизкий. Кладбище располагалось неподалеку от уже не существующей несколько десятков лет деревни, на месте которой, в нескольких метрах поодаль от кладбища, остались очертания некогда большой церквушки. Природа не жалела постройку долгие годы. После того как коммунисты, пришедшие после революции к власти, распорядились снести с лица земли все церкви, прошло достаточно времени. Так как до идеального выполнения приказа никому в деревнях дела не было, то эту церквушку просто оставили. Она умирала вместе с деревней, провожая в последний путь оставшихся доживать свой век в глуши одиноких стариков, так и не уехавших с насиженных мест.


Рекомендуем почитать
История прозы в описаниях Земли

«Надо уезжать – но куда? Надо оставаться – но где найти место?» Мировые катаклизмы последних лет сформировали у многих из нас чувство реальной и трансцендентальной бездомности и заставили переосмыслить наше отношение к пространству и географии. Книга Станислава Снытко «История прозы в описаниях Земли» – художественное исследование новых временных и пространственных условий, хроника изоляции и одновременно попытка приоткрыть дверь в замкнутое сознание. Пристанищем одиночки, утратившего чувство дома, здесь становятся литература и история: он странствует через кроличьи норы в самой их ткани и примеряет на себя самый разный опыт.


Четыре месяца темноты

Получив редкое и невостребованное образование, нейробиолог Кирилл Озеров приходит на спор работать в школу. Здесь он сталкивается с неуправляемыми подростками, буллингом и усталыми учителями, которых давит система. Озеров полон энергии и энтузиазма. В борьбе с царящим вокруг хаосом молодой специалист быстро приобретает союзников и наживает врагов. Каждая глава романа "Четыре месяца темноты" посвящена отдельному персонажу. Вы увидите события, произошедшие в Городе Дождей, глазами совершенно разных героев. Одарённый мальчик и загадочный сторож, живущий в подвале школы.


Айзек и яйцо

МГНОВЕННЫЙ БЕСТСЕЛЛЕР THE SATURDAY TIMES. ИДЕАЛЬНО ДЛЯ ПОКЛОННИКОВ ФРЕДРИКА БАКМАНА. Иногда, чтобы выбраться из дебрей, нужно в них зайти. Айзек стоит на мосту в одиночестве. Он сломлен, разбит и не знает, как ему жить дальше. От отчаяния он кричит куда-то вниз, в реку. А потом вдруг слышит ответ. Крик – возможно, даже более отчаянный, чем его собственный. Айзек следует за звуком в лес. И то, что он там находит, меняет все. Эта история может показаться вам знакомой. Потерянный человек и нежданный гость, который станет его другом, но не сможет остаться навсегда.


Замки

Таня живет в маленьком городе в Николаевской области. Дома неуютно, несмотря на любимых питомцев – тараканов, старые обиды и сумасшедшую кошку. В гостиной висят снимки папиной печени. На кухне плачет некрасивая женщина – ее мать. Таня – канатоходец, балансирует между оливье с вареной колбасой и готическими соборами викторианской Англии. Она снимает сериал о собственной жизни и тщательно подбирает декорации. На аниме-фестивале Таня знакомится с Морганом. Впервые жить ей становится интереснее, чем мечтать. Они оба пишут фанфики и однажды создают свою ролевую игру.


Холмы, освещенные солнцем

«Холмы, освещенные солнцем» — первая книга повестей и рассказов ленинградского прозаика Олега Базунова. Посвященная нашим современникам, книга эта затрагивает острые морально-нравственные проблемы.


Ты очень мне нравишься. Переписка 1995-1996

Кэти Акер и Маккензи Уорк встретились в 1995 году во время тура Акер по Австралии. Между ними завязался мимолетный роман, а затем — двухнедельная возбужденная переписка. В их имейлах — отблески прозрений, слухов, секса и размышлений о культуре. Они пишут в исступлении, несколько раз в день. Их письма встречаются где-то на линии перемены даты, сами становясь объектом анализа. Итог этих писем — каталог того, как два неординарных писателя соблазняют друг друга сквозь 7500 миль авиапространства, втягивая в дело Альфреда Хичкока, плюшевых зверей, Жоржа Батая, Элвиса Пресли, феноменологию, марксизм, «Секретные материалы», психоанализ и «Книгу Перемен». Их переписка — это «Пир» Платона для XXI века, написанный для квир-персон, нердов и книжных гиков.