Вперед в прошлое. Возвращение пираньи — 2 - [87]

Редко в жизни, а не в романах, случается видеть, чтобы у людей отвисала челюсть. Но челюсти у троицы именно что отвисли. Судя по ошарашенным физиономиям, с таким образчиком флотского красноречия (где иногда все же встречались цензурные слова, в основном предлоги) им пришлось столкнуться впервые. Не та нынче молодежь пошла, не без грусти подумал Мазур, умирает высокое искусство...

— Ну, все поняли, ребята? — спросил он едва ли не ласково. — А теперь брысь отсюда... — и назвал точный адрес, куда им предлагалось следовать, путем крайне затейливом фразы.

Таращась на него, как загипнотизированные птички на змею, и явно ничегошеньки не понимая, троица поднялась, старлей положил на столик банкнот, и они двинулись прочь, временами оглядываясь с тем же ошеломлением на румяных лицах. Мазур удовлетворенно подумал: учитесь, сынки, пока папка жив...

— Я не распознала ни единого словечка, — сказала Белль, кругля глаза. — Но у них были такие лица... Вы ругались, да?

— Ругается мелкота, — сказал Мазур. — А я пустил в ход высокое словесное искусство, какими нынче владеют только старики…

— А зачем?

— Ну, видишь ли... Он высказал предположение, что твое расположение ко мне зависит от толщины моего бумажника. Вот я и не удержался.

Глаза Белль пылали от гнева:

— Очень сожалительно, что я не поняла. Я бы тоже сказала. Так, как ты меня ночью учил... Ой! — она даже прикрыла рот ладошкой.

- Поздравляю, — сказал Мазур. — Мне было бы очень приятно, если бы ты это повторила.

Белль помялась, опустила глаза, потом решительно подняла:

—Как ты меня учил.

— Вот так-то лучше, — сказал Мазур. — И чтобы впредь я другого обращения не слышал...

— Слушаюсь, адмирал! — она лихо отдала честь (правда, здесь, в отличие от Эстадос Юнидос, к пустой голове руку не прикладывают — но в конце концов, она была в штатском). — Я уже прикончила со своим мороженым... Может, мы пойдем погулять?

— Неплохая идея, — сказал Мазур. — Насколько я помню, совсем неподалеку отсюда памятник вашим храбрым морякам? Хотелось бы посмотреть.

Лаврик ему растолковал кое-какие исторические подробности. Пожалуй, зря он сначала отнесся к монументу насмешливо. Оказалось, это все же был настоящий бой — субмарина огрызалась из орудия и спаренного пулемета, у здешних моряков были убитые и раненые, а если учесть, что в настоящем бою они участвовали впервые в жизни, следовало отнестись к ним с уважением...

Он поднялся вслед за Белль, бросил на столик банкнот...

Увидел непонятный взгляд Белль, обращенный ему за спину, то ли растерянный, то ли удивленный. А в следующий миг она подломилась в коленках — одновременно со звуком выстрелов.

Новые выстрелы, крики боли совсем рядом... Мазур обернулся, выхватывая пистолет, но мотоцикл с двумя седоками уже уносился на бешеной скорости, тот, что сидел сзади, еще два раза выстрелил по прохожим.

Мазур опустил пистолет — бесполезно, не достать... Не выпуская ухватистую рукоятку «Глока», опустился на колени рядом с Белль. Совсем рядом кто-то протяжно, на одной ноте кричал от боли. У Белль было совершенно спокойное лицо, в неподвижных глазах отражалось безоблачное небо, и на белом платьице меж индейских узоров темнели два пятна — бессмысленно было надеяться на чудо, да и на медицину тоже, он слишком многое повидал, чтобы строить иллюзии или питать надежды...

Он не чувствовал ни боли, ни тоски — только безмерное одиночество, заполнившее весь мир. Поблизости вопили сирены.

...Лаврик, выпрямившись в кресле, с отрешенным лицом чеканил:

— Torn me, y vi debajo del sol, que ni es de los ligeros la carrera, ni la guerra de los Fuertes, ni aun de los sabios el pan, ni de los prudentes las riquezas, ni de los elocuentes el favor; sino que tiempo y ocasi n acontece todos[15]

— Что это? — вяло спросил Мазур.

— Экклезиаст, — сказал Лаврик все так же отрешенно. — Не буду врать, что знаю на кастьильяно целиком, но десятка два стихов заучил — иногда приходится и со священниками беседовать, пригождалось, знаешь ли... «И обратился я, и увидел под солнцем, что не проворным достается успешный бег, не храбрым — победа, не мудрым — хлеб, и не у разумных — богатство, и не искусным — благорасположение, но время и случай для всех их». — Он наполнил стаканы. — Вот Мишка Кацуба, царствие ему небесное, знал Библию на испанском наизусть, пару раз под бродячего проповедника шарил, и ни разу разоблачен не был... — он вытянул полстакана каньи, как воду, и продолжал со столь же отрешенным лицом (ну, заклинило человека, пусть себе, столь же отрешенно подумал Мазур, каждый переживает по-своему, а она к тому же была католичка).

— Porque el hombre tampoco conoce su tiempo: como los peces que son presos en la mala red, у como las aves que se prenden en lazo, as son enlazados los hijos de los hombres en el tiempo malo, cuando cae de repente sobre ellos. —- стих следующий, сказал Лаврик. — «Ибо человек не знает своего времени. Как рыбы попадают в пагубную сеть и как птицы запутываются в силках, так сыны человеческие уловляются в бедственное время, когда оно неожиданно находит на них».

— В точку, — сказал Мазур. — Надо полагать, мудрый был человек...